На суше и на море, 1962 - [8]

А руки тянулись и тянулись к таманцам со всех сторон.

— Комрад, комрад! Фрэнд!

— Гуд пиипл!

— Товаритш!

— Эввиво совьетшко маринари!

— Виво, виво! — все еще тяжело дыша ворчал Иван Акимович. — С вашим виво, братцы, мы чуть соленой воды не нахлебались. Такая ушица нам не по брюху. Пищеварение может попортить. И надолго.

Алеша осматривал чужой пароход, матросов блестящими от любопытства глазами. Новые впечатления оттеснили из памяти только что пережитую опасность, пересилили усталость. Но сильнее всего возбуждала юношу острая и радостная мысль: вот как начинается подвиг!

Рослый немолодой моряк с золотыми нашивками на рукаве кожана отстранил матросов от русских и, вскинув два пальца к шапке, представился.

— Джим Олстон! Старший помощник.

Джим Олстон приказал матросам ослабить концы, привязывающие шлюпку таманцев (поднимать ее было бы слишком хлопотно), и повел их к надстройке.

Придерживаясь за укрепленные на металлических стойках прочные пеньковые леера, моряки двумя редкими цепочками пробирались к надстройке. Если пароход бросало влево — палуба круто скашивалась. Приходилось напрягать все тело, чтобы устоять на ногах.

У входа в надстройку Петр Андреевич привалился спиной к стене. Отдыхая, он наскоро осмотрелся. На освещенном прожектором полубаке готовили буксирный трос. Скоро «Тамань» вытянет его и станет придерживать «Гертруду» в наиболее безопасном положении — низким бортом на ветер, волну. Но придать пароходу большую остойчивость — только первая помощь. А дальше?..

Лишь сейчас Петр Андреевич увидел, насколько сложна внезапно свалившаяся на его плечи задача. Волны с разбегу заплескивались на палубу и, откатываясь назад, сбрасывались через борт в море шумными каскадами. Капитан «Гертруды» был прав. Стоило ветру еще свернуть на норд, и удар могучего океанского вала — сотен тонн стремительно несущейся воды — в высоко поднятый правый борт перевернет неустойчивый пароход.

Все, что происходило сейчас с Петром Андреевичем, было ново, а многое даже непонятно. Он пришел в траловый флот из военно-морских сил. В отделе кадров долго не могли подобрать ему место. Не пошлешь бывшего главного боцмана крейсера — имевшего под началом большую команду и сложное хозяйство — боцманом на траулер? Выход из затруднительного положения подсказала характеристика: «Тов. Левченко был членом партийного комитета трех созывов. Проявил вкус к партработе, умение воздействовать на товарищей и подчиненных…» Так бывший главный боцман крейсера стал первым помощником капитана траулера.

Петр Андреевич привык работать с людьми, зная их характеры и наклонности. В своей многосторонней деятельности первый помощник никогда не испытывал одиночества. Если Петр Андреевич сталкивался с особо трудным характером, он не рубил с плеча. Возле него всегда была маленькая, но крепкая партийная организация, комсомольцы, опытный капитан-коммунист. В сложном случае можно было повременить с решением до конца рейса, посоветоваться в парткоме порта…

Как далек оказался весь этот привычный и разумно налаженный мир сейчас! Всего лишь несколько десятков метров отделяло Петра Андреевича от «Тамани». Первый помощник оказался на чужой палубе, за границей. На «Гертруде» властвовали чужие законы и нравы. Волею обстоятельств он отвечает за жизнь людей, говорящих на незнакомом языке, за пароход, принадлежащий каким-то капиталистам, которых он привык ненавидеть с детства. Но главное — впервые в жизни Петр Андреевич попал в условия, где выработанные за десятки лет привычные средства убеждения людей бессильны и даже неуместны. И все же чужое судно надо спасти. Ведь с появлением на «Гертруде» рыбаков с «Тамани» за участь парохода отвечает советский флаг. Но сборы на шлюпку были так поспешны, что спасательной команде успели только коротко объяснить задачу. Сам же Петр Андреевич, поторапливаемый нетерпеливым взглядом капитана, успел лишь сказать:

— Помните, товарищи! Мы идем на чужой пароход не просто как моряки, а представителями нашей великой Родины.

Общие слова. Но что можно было сказать в такой спешке?

События стремительно несли Петра Андреевича, не давали собраться с мыслями, подумать. У входа в надстройку Джим Олстон посторонился и пропустил таманцев вперед. В проходе Петр Андреевич увидел дверь матросского салона. Джим Олстон жестом пригласил зайти туда. Петр Андреевич переступил порог и замер. На брошенных на полу тюфяках лежали и сидели матросы. На некоторых виднелись сделанные наспех перевязки.

В салон набилось не менее трети всего экипажа. Перед глазами Петра Андреевича встал высокий правый борт, бушующее море. Снять этих людей в такой шторм — нечего и думать.

Джим Олстон что-то сказал Домнушке.

— Здесь раненые и обмороженные, — перевел Морозов и не узнал своего голоса, настолько изменился он от волнения. — Аптечка на пароходе есть. И неплохая. Имеется изолятор. А доктора на грузовом судне не полагается. Больного всегда можно доставить в попутный порт, в крайнем случае передать на встречное судно.

— Попятно. — Петр Андреевич обернулся к Домнушке и произнес так, будто увиденное в салоне нисколько его не удивило. — Оставайся здесь. Твое хозяйство.