На ступеньках не сидят, по ступенькам ходят - [38]

Воспоминание об этих днях окрашено легким мистическим трепетом. Рассказ о первом явлении Музы ведется на религиозном языке («Моя студенческая келья / Вдруг озарилась…»).

Вся последующая жизнь Автора, все ее события, о которых читатель уже знает из предшествующих глав, предстает в новом религиозно – поэтическом ракурсе. История собственной жизни Автора отступает в тень; история его Музы выходит на первый план.

Все прежние рассуждения о «кокетках записных», театральных ложах, закулисных встречах и «ножках» заменены одной метафорой: «шум пиров». Намеки на связь с политической оппозицией размыты, опала и ссылка превращены в «побег» чуть ли не добровольный.

Главное заключалось не в этом, внешнем; главное заключалось в том, какой облик в разные периоды жизни принимала Муза.

В период «пиров» она была Вакханочкой; на Кавказе – балладной Ленорой; в Молдавии одичала и стала чуть ли не цыганкой; наконец, в деревне она уподобилась «барышне уездной с французской книжкою в руках». То есть обрела черты Татьяны Лариной.

Вернувшись из «побега», Автор впервые выводит свою Музу на светский раут – именно туда, именно тогда, где и когда должна произойти новая встреча Онегина с Татьяной. Глазами Музы читатель смотрит на Евгения, вернувшегося в пространство сюжета после долгой отлучки. И этот взгляд почти неотличим от того, какой некогда бросала на Онегина юная Ларина.

Автор и главная героиня. Знакомя читателя с Татьяной, Автор прежде всего спешит подчеркнуть, что «впервые именем таким» освящены страницы русского романа. Это значит, что героиня связана с миром провинциальной русской жизни, с девичьей, с «воспоминаньем старины» теснее, чем с миром русской словесности.

Ho ведь у этого имени есть узнаваемая литературная «рифма» – героиня баллады В. А. Жуковского «Светлана». Кроме того, фамилия Лариной, кажущаяся «обыденной», «провинциальной», также вполне литературна. Она связана с образом лар, домашних божеств, столь часто поминаемых в русской поэзии начала XIX века. (послание Батюшкова «Мои пенаты»! )

Наконец, несмотря на многочисленные игровые намеки Автора, у Татьяны нет и не могло быть настоящего прототипа. Черты многих пушкинских современниц соединены здесь в один художественный образ – реальный и одновременно идеальный.

Татьяна появляется перед читателем во 2 – й главе, когда уже произошло знакомство с Онегиным и Ленским. Татьяна обречена в него влюбиться. Будучи, как всякая уездная барышня, читательницей романов, она сама, с помощью своего воображения, привносит в равнодушный облик Онегина (облик «модного тирана») таинственно – романтические черты. Именно в такого, литературного, Онегина влюбляется она без памяти; именно такому, литературному, Онегину адресует свое любовное письмо, ожидая от него литературной же реакции. Литературные гадания героини о своей судьбе, по существу, мало чем отличаются от народных гаданий о суженом, к которым Татьяна прибегнет в 5 – й главе под руководством няни.

Тем более что, затевая это гадание, она уподобится литературной героине Светлане. А сон, который в результате привидится ей, будет построен по законам балладного жанра, предельно серьезного и предельно несерьезного одновременно.

Однако разгадать Онегина, разгадать «тайну любви» ей не помогают ни романы, ни «мудрость веков», ни гадательная книга. Татьяна неспроста заводит разговор о любви, свадьбе, семейной жизни со своей няней. Она хочет получить еще один «рецепт», еще один воображаемый сюжет возможного развития отношений с Онегиным.

Тщетно, нянин опыт не пригоден для романической барышни: «Мы не слыхали про любовь». То есть про измену законному мужу и не думали; что же до семьи – «так, видно, Бог велел». (Другое дело, что в финале романа Татьяна встанет на ту же смиренно – печальную точку зрения – «я другому отдана…». )

Евгений, хотя и тронут письмом, действует как хорошо воспитанный светский человек – и только; это Татьяну устроить никак не может. Однако Онегин не в состоянии измениться.

Как светский человек, он дразнит Ленского мнимым увлечением Ольгой. Как светский человек, холодно принимает вызов (притом, что смертельную обиду другу нанести совсем не хотел и драться с ним не желает). Как светский человек, убивает своего приятеля – антипода.

He из жестокости (над мертвым Ленским он стоит «в тоске сердечных угрызений»), а скорее из – за страха «светского суда», соблюдая дуэльную традицию.

И когда после отъезда Евгения в Петербург Татьяна попадает в его деревенский кабинет, смотрит на груды книг, на портрет лорда Байрона, «на! столбик с куклою чугунной» Наполеона, пытается глазами любимого человека читать романы, следя за резкими отметками онегинского ногтя на полях, то ее точка зрения на Евгения предельно сближается с авторской. У Пушкина дана эволюция сознания человека. Тот Онегин, который появляется на первых страницах романа, не равен тому Онегину, который перед нами в середине романа.

Тот Онегин, который в открытом, неясном финале романа должен появиться перед нашим воображением, очевидно уже совсем другой Онегин. Вот этот архетип человека меняющегося в связи меняющихся обстоятельств, человека развивающегося и есть главное открытие Пушкина.