На Старой площади - [8]

В нашей стране возражений не последовало, но, когда её перевели на английский язык для публикации в журнале «Политикэл афферс» (органе компартии США), Перло воспротивился этому. По его словам, кондратьевская концепция смыкалась с троцкизмом, и, реабилитируя её, я совершил ошибку.

В то время, если бы позицию Перло поддержало руководство Компартии США и если бы оно направило протест в наш ЦК, мне грозили бы неприятности, не говоря уже об ущербе для нашей экономической науки. Но Гэс Холл решил не идти на конфликт и попросил председателя партии Генри Уинстона, ехавшего в Москву, сначала выяснить, что к чему. Прилетев в СССР на очередной тур лечения (он ослеп в американской тюрьме и в последние годы тяжело болел), Уинни, как его любовно называли в партии, обратился за помощью к Тимуру Тимофееву, директору Института рабочего движения. А.Н. Тимур, настоящая фамилия которого звучала совсем иначе, был сыном покойного генсека американской компартии Юджина Денниса и русской матери, родившимся, когда Деннис в 30-х годах короткое время жил в Москве. По этой причине Тимур в Компартии США считался своим человеком, а в нашем руководстве был признан в качестве канала неформальной связи с заокеанскими коммунистами.

Узнав от Уинстона суть интриги, Тимур связался со мной и предложил встретиться и рассказать прибывшему о значении кондратьевской теории. Большой, излучавший, несмотря на полную слепоту, радостную приветливую улыбку, чернокожий председатель компарии принял меня в номере будущего «Президент-отеля». Он внимательно меня выслушал, задав ряд вопросов.

Ему не доставало знания важных деталей. А именно: Л.Д. Троцкий не только не солидаризовался с Кондратьевым, но, наоборот, публично и довольно резко критиковал его в начале 1920-х годов. Как специалист, Перло такие детали должен был бы знать. Уинстон все понял и обещал передать Холлу, посоветовав зайти к тому, «когда будете в Нью-Йорке».

Американский генсек, когда наша встреча состоялась, сам вернулся к теме о длинных волнах. Он сказал, что перевод моей статьи опубликован и что это очень важно партии для более глубокого объяснения, почему после Второй мировой войны Америке удалось избежать более глубоких кризисов. Ошибка Троцкого была в том, что он в отличие от Кондратьева недооценил способность капитализма восстанавливаться после большого кризиса.

Читатель, наверно, удивится, что работник советского ЦК ходил в «логово» американских коммунистов не для передачи «инструкций Кремля» или «партийных миллионов», а для обсуждения достаточно академических тем. Между тем именно такие вопросы составляли предмет нашего общего интереса. Мы не могли не видеть, что размах коммунистического и движения с десятилетиями идет на убыль. И потому важно было найти точные причины этого и пути выправления неблагоприятных тенденций.

Что касается нашего финансирования зарубежных компартий, то я и раньше знал, что компартии самофинансировались через связанные с ними коммерческие фирмы, которые торговали с советскими внешнеторговыми организациями. Но, работая в ЦК, я не помню ни одного случая, чтобы при мне вопросы финансирования компартий — прямо или косвенно — обсуждались в отделе или упоминались в закрытых документах. А ведь мы были допущены к совершенно секретной информации, и о таком секрете нам не могло не стать известно рано или поздно.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Дьюла Хорн и судьбы Венгрии

Поскольку социалистические страны относились к ведению другого, «братского» отдела ЦК, мы туда по делам ездили редко. Расскажу об одном эпизоде, связанном с командировкой в Венгрию в 1981 году. Ехал я не один, а в составе делегации сотрудников Института США и Канады, которую возглавлял зам. директора Радомир Богданов. Группе предстояло обсудить ситуацию в США и их внешнюю политику с учеными-международниками Венгерской академии наук. С той стороны в обсуждении также участвовал представитель международного отдела венгерского ЦК. Нас отвезли в гостиницу на озере Балатон, где и проходили заседания. Стояла довольно тёплая погода, и в перерывах мы ходили купаться.

Это было трудное время в советско-американских отношениях. С момента ввода наших войск в Афганистан в декабре 1979 года администрация Картера заняла по отношению к СССР весьма жесткую позицию, а с приходом к власти в январе 1981 года Рональда Рейгана, называвшего Советский Союз «империей зла», положение и вовсе стало мрачным. США решили разместить в странах Западной Европы ядерные баллистические и крылатые ракеты среднего радиуса действия, а мы в Восточной Европе свои ракеты СС-20 (в классификации НАТО). Подписанный летом 1979 года в Вене Договор ОСВ-2 был фактически сорван. Правда, в 1980 году все же начались новые переговоры в Женеве о ракетах средней дальности, но в тех условиях они не давали результата. От разрядки 1970-х годов не осталось и следа.

Поэтому мне показалось странным, что венгерские коллеги заняли на семинаре весьма мягкую позицию в отношении внешнеполитического курса США, а мои коллеги из московского Института США им не только не возражали, но по большей части даже поддакивали. Меня также удивила поддержка моими коллегами экономической политики новой американской администрации — т.н. рейганомики, т.е. курса на увеличение военных расходов при значительном сокращении налогов на корпорации и богатые классы.