На солнечной стороне - [76]

Руска и сержант отдали друг другу честь. Крестьяне громко засмеялись.

Напрасно я беспокоился, что смех может иссякнуть.

Василий Попов Начало жизни

Было тихо. Редкие деревца дремали под жгучими лучами солнца, а за ними поле изнывало без воды. Среди табачного поля мелькали белые женские платки, свидетельствующие о том, что жизнь не остановилась под голыми выжженными холмами.

Я стоял на перроне небольшой станции. Паровозный гудок прорезал тишину. Вскоре показался окутанный дымом и сажей состав…

Поезд уже готов был отправиться, когда к станции подлетел видавший виды пропыленный «газик». Крупный мужчина на ходу выскочил из машины и бросился прямо к паровозу:

— Подожди, приятель!

— Чего это я буду ждать? Это что, автобус? Гляди, какой выискался! — возмутился машинист.

— Подожди! Прошу тебя как человека! — гневно крикнул мужчина.

«Газик» подъехал почти к самому паровозу, перрона уже здесь не было. Несколько мужских лиц мелькнули в белом облаке пыли.

— А расписание? — не сдавался машинист.

Перебранка продолжалась, а тем временем другие пассажиры «газика» выбрались из автомобиля, дошли до нашего вагона и принялись подряд обнимать худого сутулого паренька. Их было шестеро, седьмой разговаривал с машинистом.

Как ни странно, машинист сдался, он даже вышел и присоединился к пропыленным мужчинам. Пожав руку пареньку своей черной рукой, он тактично отошел. Мужчины говорили все разом, размахивая руками.

Наконец паренек сел в наш вагон. Как только он устроился в купе, мужчины — крепкие, небритые, возбужденные, пропахшие дешевым крепким табаком, — ворвались туда, подняли шум, снова начались объятия, кто-то всхлипнул. Потом они дружно вышли на перрон и стали возле окна. С пареньком остался только один из них вместе с деревянным желтым чемоданом и серым, туго набитым, видимо одеждой, мешком.

Поезд тронулся. Казалось, ему хотелось поскорее убежать от холмов.

Мужчины кинулись вслед за вагоном. Они усиленно махали руками худенькому сутулому пареньку, что-то кричали. Постепенно они стали отставать и наконец задыхающиеся, утомленные, остановились. Вскоре все исчезло — и станция, и «газик», и провожающие. Осталось только выгоревшее поле, голые холмы за окном и худенький паренек, застывший возле окна.

Напротив меня сидел полный, хорошо одетый мужчина и делал вид, что читает газету. Его спокойные карие глаза смотрели с добрым любопытством. Ему было уже немало лет.

— Уф… жарко, — произнес он, наверно, для того, чтобы рассеять тягостную тишину. Он посмотрел на паренька и его спутника, но они не обратили внимания на эти слова.

— Бай Станко, — обратился к пареньку мужчина с желтым чемоданом, — сядь-ка вот сюда, здесь попрохладнее.

Паренек улыбнулся. Только теперь я рассмотрел его лицо. Продолговатое, с тонким носом, оно имело цвет пепла. На потный лоб, сморщенный и широкий, спадала прядь волос. Умные живые глаза казались еще глубже из-за окружавших их теней. Пепельное лицо обрамляла редкая рыжеватая борода. На пареньке была совсем новая спецовка синего цвета, явно только что взятая со склада.

Паренек опустился на сиденье и вытянул ноги, обутые в красные полуботинки на белой резиновой подошве. Положил на колени длинные бледные руки с узкими кистями и обломанными ногтями. Если бы ладони и ногти не были бы так обезображены, эти руки выглядели бы нежными и ласковыми.

Мы с хорошо одетым мужчиной не отводили глаз от этих рук.

— Не смотрите на него так, — с досадой произнес небритый мужчина с желтым чемоданом. Его квадратное лицо налилось кровью. Он вынул бутылку, протянул ее мне и произнес неожиданно изменившимся, помягчевшим голосом:

— Выпей-ка, товарищ!

Я поднял бутылку и отпил немного прямо из горлышка. Потом то же самое сделал и полный мужчина.

— Дайте-ка мне, — с улыбкой сказал паренек.

— Тебе нельзя, бай Станко, — в голосе сопровождающего слышалась мольба.

— Ничего со мной не случится!

Паренек взял бутылку и начал пить, запрокинув голову. Его большое адамово яблоко отмеряло глотки. И только сейчас я понял, что он не так уж молод.

Теперь уже никто не смотрел на поле и голые выжженные холмы за окном. Поезд петлял, и солнце заливало то одну, то другую сторону купе.

— Если я не ошибаюсь, вы шахтеры? — поинтересовался полный мужчина и прокашлялся, словно собирался говорить долго.

В ответ шахтеры кивнули головами и закурили.

— Бай Станко, — обратился к пареньку небритый с тревогой, — не пей больше.

— Ничего со мной не случится. Давай выпьем за Гюльчан холм, Гриша!

— У меня гастрит, — сказал полный мужчина, виновато улыбнувшись, — мне больше нельзя сухого вина.

Он тихонько вышел в коридор.

За окнами мелькали кроны деревьев. Поле кончилось, холмы бежали вслед за поездом, колеса громыхали на стыках. Солнце заливало купе. Я смотрел на изъеденные вывернутые ногти паренька.

— Вибрационная болезнь, — объяснил паренек без тени грусти в голосе. — Это от отбойного молотка. В костях исчезает какое-то вещество, они ломаются и уже не отрастают. Вы уже обратили внимание на мои ногти.

При этих словах полный мужчина вошел в купе и деловито взял руку паренька:

— Давай-ка посмотрим.

Он поправил очки и привычным движением начал ощупывать ее. По его розовому лицу прошла тень: