На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - [4]

Теперь стало совершенно ясно, хотя это и больно осознавать, что утаивание преступлений Сталина – наихудший способ борьбы с Гитлером и что все те, кто предпочитал отмалчиваться, должны наконец заговорить. Если эти последние трагические годы хоть чему-то научили нас, то мы должны понять, что марш тоталитаристского варварства нельзя остановить стратегическим отступлением на позиции полуправды и фальши. Никто не может диктовать те методы, которыми цивилизованная Европа будет восстанавливать человеческое достоинство и ценность человеческой личности; и я думаю, что все те, кто не присоединился ни к лагерю Гитлера, ни к лагерю Сталина, согласятся: первым оружием должна быть правда, а убийца должен быть назван убийцей.

Нью-Йорк, октябрь 1939 г.

В.Г. Кривицкий

Глава 1. Сталин ублажает Гитлера

Ночью 30 июня 1934 года, когда Гитлер впервые провел кровавую чистку и стало понятно, что он не намерен останавливаться на этом, Сталин созвал внеочередное заседание политбюро в Кремле. Еще до известия о том, что Гитлер претендует на мировое господство, Сталин решил сделать следующий шаг навстречу нацистскому режиму.

В то время я работал в отделе разведки Генерального штаба Красной армии в Москве. Мы знали, что кризис в Германии неизбежен. Все секретные донесения готовили нас к взрыву. Как только Гитлер начал кровавую чистку, мы стали постоянно получать бюллетени из Германии.

Той ночью я лихорадочно работал вместе с группой помощников, суммируя информацию для военного комиссара Ворошилова. На заседание политбюро вызвали и тех, кто не являлся его членами. Среди таковых были: генерал Берзин, мой начальник; Максим Литвинов, комиссар иностранных дел; Карл Радек, тогда директор информационного бюро Центрального комитета Коммунистической партии; и Артузов, начальник иностранного отдела ОГПУ.

Внеочередное заседание политбюро созвали для того, чтобы рассмотреть возможные последствия гитлеровской кровавой чистки и ее влияния на советскую международную политику. Конфиденциальная информация из наших источников указывала на наличие двух крайних группировок среди оппонентов Гитлера. Одна из них, возглавляемая капитаном Ремом, состояла из нацистских радикалов, недовольных умеренной политикой Гитлера. Они грезили о «второй революции». В другую входили офицеры германской армии, лидерами которых были генералы Шлейхер и Бредов. Эти мечтали о реставрации монархии. Ради свержения Гитлера они объединились с крылом Рема; и каждая из сторон надеялась в конечном итоге одержать победу. Однако в наших специальных бюллетенях из Германии содержались известия о том, что гарнизоны в крупных городах остаются верными Гитлеру и что большинство офицеров армии были преданы правительству.

В Западной Европе и в Америке кровавую чистку Гитлера повсюду воспринимали как доказательство ослабления нацистской власти. В советских кругах тоже нашлись такие, кто хотел бы верить в предзнаменование краха правления Гитлера. Сталин таких иллюзий не разделял. Подводя итоги дискуссиям на политбюро, он сказал:

– События в Германии совсем не указывают на падение нацистского режима. Напротив, они говорят о консолидации этого режима и усилении самого Гитлера.

Генерал Берзин вернулся с заседания в Кремле, цитируя это высказывание Сталина.

Переживая о том, каково же будет решение политбюро, я целую ночь не спал, ожидая возвращения Берзина. У нас было строго заведено, что никто, даже сам военный комиссар, не имел права брать домой конфиденциальные государственные бумаги, и я знал, что Берзин обязательно сначала приедет на работу, в отделение.

Сталинское изречение, в сущности, определяло дальнейший курс советской политики в отношении нацистской Германии. Политбюро приняло решение любой ценой склонить Гитлера к ведению дел с советским правительством. Сталин всегда верил в необходимость как можно раньше вступить в соглашение с сильным врагом. Ночь 30 июня убедила его в силе Гитлера. Однако такой курс вовсе не был новым для Сталина. Что касается его политики по отношению к Германии, то в таком курсе не было ничего революционного. Сталин лишь решил удвоить свои прежние усилия для того, чтобы умиротворить Гитлера. На этом строилась вся его политика в отношении нацистского режима за шесть лет его существования. Он разглядел в Гитлере настоящего диктатора.

Идея о том, что вплоть до недавнего российско-германского пакта Гитлер и Сталин были смертельными врагами, являлась мифом чистейшей воды. Она представляла собой искаженную картину, созданную с помощью умелой маскировки и фантастической пропаганды. Реальная картина их отношений заключалась в том, что настойчивого ухажера не пугает отказ. Сталин и был таким ухажером. Со стороны Гитлера шла вражда, Сталин же испытывал страх.

Если говорить о тех, кто в Кремле был настроен прогермански, то такой фигурой был прежде всего сам Сталин. Сразу после смерти Ленина он начал проявлять благожелательное отношение к сотрудничеству с Германией и не изменил своего мнения, когда к власти пришел Гитлер. Напротив, триумф нацизма укрепил его желание иметь тесные связи с Берлином. И он торопился, подталкиваемый японской угрозой на Дальнем Востоке. Он испытывал глубокое неуважение к «слабым» демократическим государствам и столь же сильно уважал «могущественные» тоталитарные державы. И через все свое правление он пронес мысль о том, что нужно идти на сделки с сильными государствами.