На службе Отечеству - [29]
Беглецы молчат, опустив глаза.
— Вот что, Васюков, — решительно говорю ефрейтору, — возвращайтесь и доложите командиру первой роты о случившемся. Может, он предоставит вам возможность искупить свою вину в бою.
Лица беглецов оживились, в глазах зажглась надежда.
— Спасибо, товарищ лейтенант. — Васюков посмотрел на своих спутников. — Больше такое не повторится: умрем, но без приказа не отступим! Поднявшись во весь рост и взмахнув винтовкой, он крикнул: — Пошли! Не отставать!
Вернувшись на огневые позиции минометчиков, узнаю, что одновременно со мной навстречу прорвавшемуся танку бросились лейтенант Воронов, парторг Лысов и наводчик Павел Стеклов. Воронов и Лысов уцелели, а вот Стеклова, нашего Пашу-цыгана, танк задавил. Воронка, в которой он укрылся, оказалась недостаточно глубокой. Смотрю на изуродованные до неузнаваемости останки погибшего и вижу его мужественное лицо, горящие антрацитовым блеском глаза, черные, вьющиеся кольцами волосы, и кажется, слышу его голос, с гордостью произносящий: "Я — русский! А бабка по материнской линии из цыганского табора была выкрадена моим дедом…" Впервые увидел Павел фашистский танк и не испугался, вступил в единоборство с ним ради спасения товарищей. Спасибо тебе, солдат!
Более трех часов длилось относительное затишье. Люди занимались расчисткой и укреплением огневых позиций и укрытий, отправляли в тыл раненых, хоронили убитых. К великой нашей радости, Охрименко привез двадцать ящиков мин. Рота была готова, к новым боям.
В шестом часу вечера фашисты снова пошли в атаку. На этот раз танки следовали за пехотой, поддерживая ее огнем.
Внезапно донесся гул авиационных моторов. Из-за леса, что позади нас, выскочили три краснозвездных бомбардировщика. Скоро на луговине, по которой ползли танки, поднялись густые клубы пыли и дыма. Самолеты повторили удар, и фашистские танкисты обратились в бегство, а пехота, лишившаяся поддержки, залегла.
Однако на стыке первой и второй стрелковых рот прорвалась большая группа фашистов. Они атаковали взвод лейтенанта Николаева, оборонявшийся во втором эшелоне. Окруженные бойцы оказали отчаянное сопротивление, и это спасло минометчиков.
Первой моей мыслью было немедленно организовать круговую оборону. А как же взвод Николаева? Пусть гибнет на глазах? Нет, после такого позора нельзя жить! Собрав около трех десятков бойцов и командиров, всех, кроме наводчиков и заряжающих, которые продолжали вести огонь, и Сусика, державшего связь с капитаном Тонконоженко, бросаюсь на выручку. Рядом вижу тщедушную фигурку появившегося откуда-то Стаднюка. Пытаюсь уговорить его возвратиться к минометчикам, оставшимся на огневой позиции. Но младший политрук решительно протестует, заявляет, что его место там, где большинство бойцов роты, и, выхватив револьвер, он некоторое время бежит, не отставая от меня ни на шаг. Его обгоняют, заслоняют собой бойцы, и я теряю его из виду.
Наше появление из-за холма, поросшего кустарником, было неожиданным. Я уже различаю физиономии фашистов, оказавшихся между минометчиками и бойцами лейтенанта Николаева. Не останавливаясь, кинул гранату под ноги ближайшей группе солдат и бросаюсь врукопашную. Вот когда пригодилась тренировка, полученная на занятиях по штыковому бою в училище! Отбив кинжалообразный штык, нацеленный мне в грудь, выбрасываю винтовку вперед с такой силой, что не могу вырвать штык, глубоко ушедший во что-то мягкое и почему-то застрявший. С трудом вытаскиваю его, фашист заваливается, а я краем глаза замечаю какой-то блеск справа от меня, совсем рядом: мне в бок нацелен еще один штык. Понимаю, что его не успею отбить, и явственно ощущаю, как сейчас он войдет в меня, разворачивая ребра. Тело словно леденеет, я перестаю слышать… И вдруг оскаленное, потное лицо фашиста искажается гримасой нестерпимой боли — вопля я не слышу, — и он опрокидывается навзничь. Только теперь узнаю своего спасителя. Парторг Лысов! Его кряжистая, мускулистая фигура то появляется перед глазами, то исчезает в гуще врагов. Ручным пулеметом он орудует, как кайлом в забое: короткими резкими взмахами обрушивает приклад на головы наскакивающих фашистов.
Слух снова четко воспринимает шум боя: топот, яростную ругань, сопение, вопли, хрипы умирающих. Слепящая ярость охватывает меня, лицо пылает, невольно вылетают слова: "Гады! Гады! Гады!" Отчаянным рывком с трудом поспеваю на помощь Лысову: в последний момент удается отвести от него вражеский штык. Оказывается, парторг ранен, но не выходит из боя. Морщась от боли, он яростно размахивает прикладом пулемета.
Слева, прижимаясь вплотную ко мне, неуклюже мечется мой долговязый ординарец Миша Стогов. Каждый выпад винтовкой он сопровождает таким надрывным уханьем, словно колуном рассекает дубовые поленья. Из-за спины носатого немца высунулся офицер: холеная физиономия, усики а-ля Гитлер. Он стреляет из пистолета. Видимо, он-то и ранил Лысова. "Ну, держись, гадюка!" Перекинув винтовку в левую руку, выхватываю револьвер и, почти не целясь, дважды нажимаю курок. Пули не прошли мимо: первым падает солдат, закрывавший офицера, за ним скрываются и усики.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».