На синей комете - [59]

— Нет, папа, так не годится. — Клер скрестила руки на груди и прошла в другой конец комнаты.

Я не на шутку перепугался. Эта сделка — мой единственный шанс. Неужели Клер сейчас всё испортит?

— Что не годится, дочка? — поинтересовался мистер Бистер.

— Не ставь Оскару никаких условий. Просто заплати за всё, что он вспомнит и сможет рассказать. Он будет очень стараться. Если ты не согласен, считай, что Оскар уже забыл, что такое «обвал на фондовой бирже».

Отец Клер, не вынимая рук из карманов пиджака, пошевелил пальцами.

— А вдруг твой юный друг мошенник? Вдруг он солжёт или выставит меня на посмешище перед друзьями и клиентами?

Клер прищурилась:

— Оскар — не мошенник. И врать не умеет.

— Моё слово твёрдое, дочка. Если он поставит меня в нелепое положение, никаких денег не дам. Я не плачу за пустую болтовню.

Клер приблизилась к отцу и, протянув руку, сказала:

— Договорились. Только не забывай, что Оскару всего одиннадцать лет и журнал «Уолл-стрит» он не читает. Бизнес — твоя профессия, а Оскар — ребёнок.

— Договорились, — сказал мистер Бистер, пожимая руку дочери. — Ты крепкий орешек, Клер. Заседать тебе когда-нибудь в Верховном суде. Будешь первой женщиной, которую туда допустят. Только маме не говори про мои пророчества, а то у неё случится сердечный приступ.

Мистер Бистер говорил это, пряча улыбку, и я понял, что он намеренно учит Клер вести переговоры. Ещё я понял, что Максвелл, скорее всего, не так талантлив, как его сестра…

Спустя час мистер Бистер вернулся и, крепко взяв меня за руку, повёл в гостиную. Клер пошла следом.

— Оскар, не подведи, — сказал по пути хозяин дома. — Времени было мало, поэтому я собрал только самых близких друзей.

На площадке между этажами Клер остановила меня и прошептала:

— Оскар, надо очень стараться. Изо всех сил. Расскажи им всё, что они захотят узнать.

— Но что именно им нужно?

— Всё это очень богатые люди. Они хотят, чтобы ты рассказал им, как не потерять деньги. Желательно даже, как умножить капитал.

— Я этого не знаю!

— Зато ты знаешь, какой будет жизнь в тридцать первом году. И в сорок первом. Папины друзья хотят понять, как избежать обвала. И хотят знать всё про войну, чтобы вовремя вывести свои вложения из Германии и Японии.

— Про вложения я вообще ничего не знаю, — горячо зашептал я. — Я даже не понимаю, почему у твоей мамы случится сердечный приступ, если ты будешь первой женщиной в Верховном суде.

— Глупый! Потому что на мне тогда никто не женится! — Клер положила руку мне на плечо, развернула меня к двери в гостиную и слегка подтолкнула. — Не подкачай, Оскар!

В камине весело играло пламя. У камина сидели несколько мужчин. Очень важных. Не в высоких шнурованных ботинках из нашего фирменного обувного магазина в Кейро, а в начищенных до блеска туфлях с тончайшими кожаными подмётками; в таких туфлях можно ходить только по мраморным полам. Руки мягкие, ногти розовые, отполированные, ни одного сломанного, ни одной заусеницы. Эти руки не знали физического труда. Гости мистера Бистера улыбались, и зубы их — вычищенные, ухоженные и наверняка свои, не вставные, — сияли белизной. Эти люди были магнатами, все до одного. И все до одного были прекрасны! Да-да, другого слова не подобрать. В гостиной царила власть. Всесильная и великолепная.

— Это отец Генри — Генри Меллон-старший, — произнёс мистер Бистер. — Он коллекционирует монеты. Возможно, ты слышал о семье Меллонов.

Я не слышал. Но я смотрел на Генри Меллона, на его одежду, стрижку, на его гладко выбритый подбородок — и понимал, что этот человек даже носки сам по утрам не надевает. У него для каждого дела имеется прислуга.

Меня представили мистеру Джону П. Моргану и мистеру Биддлу. За ним, в костюме для игры в теннис, сидел молодой человек с вьющимися волосами. Его звали Нельсон Рокфеллер. А ещё дальше расположился Джо Кеннеди. Он пришёл с сыном, мальчиком лет десяти[16].

Всё лицо юного Кеннеди было усыпано веснушками, а таких густых волос я вообще никогда не видел. Меня этот мальчик как будто не заметил. Скользнул по мне взглядом и тут же зевнул.

Ещё дальше, на узком диванчике, сидели мистер Меррилл и мистер Линч.

От всех этих людей исходил знакомый запах. Запах достатка. От них пахло лимонной полиролью и выпечкой, как у Петтишанксов. И ещё дорогим одеколоном.

И вообще, эти люди были похожи на мистера Петтишанкса, даже сидели точно так же — закинув ногу на ногу. Наверняка тоже банкиры.

— Ну, привет, Оскар! — радостно обратился ко мне мистер Биддл.

И все поочерёдно поднялись и пожали мне, шестилетнему малышу, руку. Потом мистер Меллон откашлялся и произнёс:

— Оскар, послушай… твоя монета… десять центов с изображением статуи Свободы… — Он ободряюще улыбнулся. — Знаешь, у меня дома имеется фотостудия, тёмная комната, где я проявляю и печатаю снимки. Вот увеличенное фото твоей монеты. — Он передал мне чёрно-белую фотографию, на которой десять центов были в двадцать раз крупнее реального размера. — Видишь метку около ободка?

— Да, сэр.

— Это печать. Такие печати ставит только Центральный монетный двор. Кроме того, засечки на ребре. Среди фальшивомонетчиков встречаются искусные мастера, но гурт, то есть ребро монет, они делать не умеют. Ну и последнее: не занимаются фальшивомонетчики такими мелкими монетами. Подделывать мелочь невыгодно. Итак, что мы имеем? Перед нами монета из чистого серебра с печатью Монетного двора Соединённых Штатов. Монета принадлежит серии, которая пока не выпущена в обращение, и датирована годом, который ещё не наступил. Откуда она у тебя?