На синей комете - [50]

— И ты прыгнул? — догадалась Клер.

— Выбора не было. Прыгай или пропадай.

Клер слушала внимательно: про встречу с Голландцем, про мистера X, мисс Чау и завтрак, прерванный Сирилом Петтишанксом — взрослым, в военной форме…

— И ты снова прыгнул! — подхватила Клер. — Ты снова сел на поезд? На тот, в котором мы сейчас едем?

— Мисс Чау крикнула: «Прыгай!» Оставалось прыгать в макет… или… тоже прыгать. С парашютом, в сибирскую тайгу. Помогать русским воевать с фрицами.

— Зачем помогать русским? И кто такие фрицы?

Вопросы Клер всё время ставили меня в тупик — даже голова разболелась.

— Это неважно, — ответил я. — И ещё не скоро. В сорок первом году.

Клер снова принялась водить пальцем по стеклу.

— Знаешь, Оскар, — произнесла она задумчиво. — А ведь мой папа ничего не пожалеет, лишь бы узнать будущее. И все его друзья тоже. Будущее — это их работа. Так устроена фондовая биржа. Каждое утро, перед тем как съесть овсянку и выпить кофе, папа повторяет: «Вот бы научиться гадать на кофейной гуще. Кто умеет — тот богат».

— А я думал, твой отец и так богат. Разве нет?

Клер хмыкнула.

— Ещё бы! Но ты просто не знаешь, как устроены богатые люди, Оскар. Вот представь: у них есть капитал. Сначала они хотят его удвоить. Потом утроить. Этим и занимаются с утра до вечера. Отец правую руку даст на отсечение, лишь бы узнать то, что знаешь ты. Про крах на бирже.

— Так расскажи ему. Предупреди.

— Он надо мной посмеётся. Ни одному слову не поверит. И вообще пока неизвестно — может, он меня не простит за побег из дому и не захочет со мной разговаривать. Родители, наверное, уже полстраны на ноги подняли. Когда вернусь — посадят меня под замок. На месяц. А потом снова начнётся: куколки, бальные танцы, белые перчатки…

Где-то за поворотом прогудел встречный поезд. Куда он идет? Где, в какой части вселенной находимся мы с Клер? Вокруг только прерия, спящие фермы и непроницаемая ночь.

Не сговариваясь, мы щёлкнули выключателями, и в изголовье обеих полок зажглись маленькие лампочки. От этого тьма за окном стала ещё гуще. И в этой мерно накатывающей тьме я рассказал Клер про всю свою жизнь, поделился с ней всеми самыми сокровенными мыслями и мечтами, всем, что казалось важным… А потом она тоже рассказывала… Мы проговорили долго, пока язык у неё и у меня не стал заплетаться окончательно и нас не сморил сон.

На рассвете перестук колёс немного изменился. Поезд замедлил ход. Я проснулся. Названия станций теперь читались. Мимо проплыла табличка с надписью «Напервиль». Знакомое название. Это уже недалеко от Чикаго! Я разбудил Клер, постучав по вертикальному металлическому столбу, который соединял наши полки.

— Подъезжаем к Чикаго! — шёпотом сообщил я. — Сбавили скорость. Я выхожу!

— Оскар! — воскликнула Клер. — Неужели я тебя никогда больше не увижу?

— Клер! Мне непременно надо выйти в Чикаго! — Я быстро оделся. — Но я найду способ с тобой связаться!

Мы встали вместе в тамбуре, у двери.

— До свиданья, Клер! — сказал я, завидев платформу вокзала Дирборн.

Вдруг поезд резко свернул в сторону, на другой путь, и начал снова набирать скорость. Сердце у меня упало. Он не остановится! Мы пролетели чикагский вокзал на всех парах по основной линии. Экспресс «Двадцатый век», уступив нам дорогу, стоял слева на другом пути. Мы уезжали прочь от Великих озёр, на восток. В Нью-Йорк.

Вернувшись в купе, я стал безразлично смотреть на уплывающие назад пригороды Чикаго.

— Господи, ну почему? — произнёс я со стоном. — За что?! Я никогда больше не увижу папу! И домой не вернусь…

— Это я виновата, Оскар, — прошептала Клер.

— Да как ты можешь быть виновата? — спросил я без особого интереса.

— Вчера вечером, когда ты заснул, я очень-очень сильно попросила Бога, чтобы ты остался со мной в поезде. Даже пообещала хорошо себя вести всю оставшуюся жизнь. И Бог услышал мою молитву. Вот. Я виновата и теперь должна тебе как-то помочь.

— Ты не виновата, Клер, — возразил я. — Боюсь, что мой папа так направил поезд.

— Каким образом?

Я тяжело вздохнул — неохота было объяснять. Но всё-таки ответил:

— Позавчера вечером мы с папой чинили макет у Кроуфордов. И запускали поезда. Тогда папа и поменял схему движения. Он хотел, чтобы «Президент», раз уж это опытный образец, прошёл настоящую обкатку. Проехал через всю страну без остановок. Поэтому папа сделал на вокзале Дирборн новую, раздвоенную стрелку, увёл на дублёр экспрессы, которые регулярно ходят по маршруту Чикаго — Нью-Йорк, и послал этот поезд без остановок через Чикаго до Нью-Йорка.

Клер совсем погрустнела.

— Скажи, Клер, ты католичка? — спросил я.

— Нет. Наша семья посещает англиканскую церковь.

— Тогда не волнуйся, — заверил я девочку, отчего-то решив, что англиканские молитвы не так убедительны для Бога, как католические. — С помощью молитвы стрелки ещё никто на свете не переводил.

— Всё равно я виновата, — со вздохом произнесла Клер. И тут же твёрдо прибавила: — Но я тебе помогу. Заставлю папу отправить тебя в Чикаго на настоящем поезде.

Что ж, тут ничего не поделаешь. Как вышло, так вышло. Если повезёт и папа Клер отправит меня домой, в Чикаго тоже будет двадцать шестой год. Я буду ходить в детский сад! И мне придётся всё пережить заново: продажу нашего дома, тёткины запеканки, налёт на банк… Главное, что ничегошеньки это не изменит! Скорее всего, я вообще напрочь забуду всё это. Потому что это — будущее. А будущего никто не знает.