На семьдесят седьмой параллели - [5]

- Это био- и термозащита. Я не могу без нее, - говорит Лиа.

Преграда мгновенно сжимается, приникает к ее коже, к суставам пальцев. Я опять смотрю на морщинки.

- Сколько вы... живете? - задаю вопрос и, наверное, краснею. Даже Аня, Илья понимают, что я хотел спросить о возрасте. Но Лиа остается спокойной:

- Мне четыреста наших кругов - шестьсот ваших лет.

- Как долго вы летели к нашему Солнцу?

- Мы можем лететь сквозь время.

- Почему не прилетели к нам раньше?

- Зачем?

- Хотя бы помочь нам, - говорит Илья.

- Чем помочь?

- Знаниями.

- Мы не можем вмешиваться в чужую жизнь. Рано или поздно это кончается столкновением, иногда гибелью всей планеты. Но мы не хотим завоевывать планеты. Жестокость - не наша цель.

- Вы ничего не нашли?

- Планет много. Мы можем выбирать.

- Земля кажется вам хорошей? - спросила Аня.

Видимо, Лиа не так поняла вопрос. То, что произошло дальше, не могло быть ответом. После уже Аня говорила, что хотела спросить, красива ли наша Земля - ее океаны, материки. С минуту Лиа не отвечала. Потом подняла руки к голове и повернула брошь, которой были украшены ее волосы, какою-то гранью к нам. Все вдруг исчезло: тундра, багровый закат. Перед нами встала толпа с перекошенными от крика лицами. Крик оглушил нас, будто рядом включен динамик или мы сами были в толпе. Люди потрясали кулаками, плакатами, на которых черным были написаны какие-то иероглифы, там и тут по-английски - "NO!" Картина чуть отодвинулась: коренастые полицейские, с потными лицами, отжимали толпу от набережной в улицы, запруженные людьми. Картина еще отодвинулась, открылся залив, продолговатое хищное тело подводной лодки под флагом с полосами и звездами...

Все это продолжалось секунду и сменилось другим. Мы увидели улицу, стиснутую скалами многоэтажных домов; окна огромные, но они казались слепыми. И люди на улице - тоже слепые от ужаса: несколько молодцов, с рукавами, закатанными по локоть, били негра. Они били изощренно и деловито, поднимали его с асфальта, залитого кровью, и били, били, серая безжизненная голова негра, как резиновая груша, моталась из стороны в сторону. Слышалось сосредоточенное сопенье - убийцы занимались привычной работой. А кругом стояла толпа, с пустыми, насквозь пронизанными страхом глазами... Я слышу, как тяжело дышит Аня, скрипит зубами Илья, меня почти рвет от этой жестокости. Когда же все кончится?.. И картина, словно щадя нас, гаснет.

Лиа отняла пальцы от черной броши и, не глядя ни на кого, спросила:

- Почему вы такие?

Диалог третий

Поставив этот вопрос, Лиа уходит. А мы готовы кри-, чать от стыда и отчаяния из-за всего плохого, что творится на нашей планете.

Лиа идет, не оглядываясь, склонив голову. Может, она жалеет нас, может быть, презирает, что одинаково обидно для нас, жестоко.

Мне кажется, что больше мы ее не увидим.

- Я пойду за ней!

Сядь! - говорит Илья.

Но я не могу сидеть. Илья хватает меня за плащ, тянет вниз:

- Сядь! Что будешь делать? Молиться на шар?

Аня тоже не на моей стороне:

- Виталий, ничего ты не сделаешь...

И опять мы сидим. Шуршит по брезенту дождик. Не хочется говорить, думать. Но не думать нельзя.

- Не может быть, - возмущается вслух Илья, - чтобы она не видела ничего хорошего, наших городов, гидростанций? Зачем она показала такую муть?

- Но ведь это же есть! - жестко сказала Аня. - Куда от этого спрячешься?

С минуту она молчит, борется с собой, чтобы не говорить резко, но побороть себя не может:

- И нечего прятаться: она видела все! Гидростанциями ее не удивишь, а жестокости у нашего времени хватает. Может быть, гуманизм у них - высший критерий. Да и как иначе? Мы не знаем, насколько они ушли вперед, но у себя на планете они давно пережили наш период истории.

- Тем более должны быть снисходительными, - спорил Илья.

- К мерзости? Видел, как били негра?

- Не везде же так!

- Не везде, конечно, я согласна,- потому что живу на Земле. Но Лиа не может делить человечество на плохих и хороших. Она видит планету в целом!

- Ее надо разубедить.

- Как разубедить?

- Виталий, садись к передатчику!..

Пять часов я сидел на ключе, вызывал Нордвик и Диксон, пытался наткнуться на корабли, идущие по Северному морскому пути. В минуты затишья, когда все океаны слушали "SOS", хотелось бреоить в эфир: "Помогите!" Но кто поверит бедствию на сухопутных координатах? Скажут - хулиганье...

- База Травкина! - взывал я. - Башин, Владимир Башин! Срывается контакт с представителями другой планеты... Прилетайте немедленно!..

Это и еще многое бросал я в эфир. Просил соединить пеня с Красноярском, вызвать инженеров, ученых.

Наконец мне удалось связаться с поисковой группой нашего треста, работавшей на берегу Хатаяги.

- Витька, ты? - спросил радист Андреев. - Что у вас там стряслось? Живы?..

Минуту слушал, как мне показалось, рассеянно.

- Что-то ты говоришь не то... - перебил. - Свяжу тебя с Башиным. Через тридцать минут мой сеанс. Жди.

Еще около часа сидим у рации. Лица Ильи и Ани каменеют от ожидания. Может, Андреев забыл? Или вовсе махнул рукой? Тогда идти через тундру на океан, сигналить кораблям с берега. До океана пятьдесят километров - два дня пути через болота... А что подумает Лиа, когда увидит, что кто-то из нас ушел? Не усмотрит ли в этом опасности для себя?