На самолете в Восточной Арктике - [48]
Мы завтракаем на берегу консервами и сгущенным молоком, запивая речной водой — это большое удовольствие, ведь уже давно мы не пили хорошей пресной воды — и обсуждаем вопрос, сколько взять бензина на обратный полет. Брать отсюда вообще преступно: завезти новое горючее в этом году мы уже не успеем, а наличного может не хватить для намеченных полетов. Мы летели сюда скорее, чем следовало по прокладке — вместо 2 ч. 56 м. только 2 ч. 28 м., но ветер был попутный, со скоростью 16 км в час. Сколько у нас осталось бензина?
Проклятые бензиновые "часы" показывают всегда одну и ту же цифру, потребление бензина неизвестно, может быть у нас остался запас на 3 ч., может быть на 4 или 4 1/2. На всякий случай мы берем Отсюда еще на 50 минут — это с избытком обеспечит возвращение даже при усилении ветра.
Обратный путь я хочу сократить и, учтя ветер, даю курс через горы прямо в Чекаево. Но когда мы поднимаемся над Крепостью, с юго-запада показываются низ-
кие мрачные тучи с разорванными клочьями внизу: это дождь с ветром, метущий хвостом туч по горам.
Нас сносит все больше в левую сторону пути, но я не пытаюсь исправить курс: прямо на Чекаево все равно не пройти, здесь на горах везде тучи и под ними даже не видна светлых щелей на перевалах, куда можно было бы юркнуть.
Пересечение удается сделать лишь немного южнее утреннего, и мы выходим опять в озерную равнину между Утесиками и Чекаевым. Салищев измеряет снос и определяет ветер—и потом стучит мне в окошечко: результат неутешительный: встречный ветер со скоростью 44 км в час. Если он будет еще усиливаться, то при нашей нормальной скорости, 130 км в час, нам от Чекаева придется добираться 2 1/2 ч., и хватит ли тогда горючего?
Медленно летим мы над теми же местами, над которыми так быстро проносились утром—еще медленнее, конечно, оттого, что невольно хочется ускорить полет. После хребта Рарыткина пролетаем как раз над местом аварии Маттерна. Летим низко, тучи идут совсем над землей, и хорошо видна эта экзотическая птица, гордо названная "Веком прогресса", завязшая в северной тундре. Крылья и корпус белые с красными разводами, ярко выделяются на болоте. Болото настоящее, кочковатое, с полигональными трещинами. Видны следы от колес: вот здесь он коснулся земли, подпрыгнул, снова ударился—и дальше идут две глубокие борозды, которые кончаются у самолета, прильнувшего к земле. А рядом разбросаны остатки шасси и два колеса с обтекателями — виновниками аварии. Обтекатели — это эллиптически-приостренные тела, облекающие колесо, так что снизу торчит только кусок шины. Уменьшая завихрение у колес, они позволяют увеличить скорость, чудовищную скорость, но предназначены только для первоклассных бетонированных площадок. А на болоте они подобно плугу взрывают кочки.
Нам любопытно было бы снизиться здесь, посмотреть самолет, взять на память какую-нибудь гайку, но для этого надо> пройти от реки 3–4 км по болоту. К тому же у нас своих хлопот полон рот: ветер все усиливается. Начинаешь смотреть все время на часы и вниз. Мы выходим в залив Онемен; уже прошло от начала полета 6 ч. 30 минут — и каждую минуту может кончиться горючее. Отсюда нормально 20 минут полета, но сколько нужно сейчас? И до какой силы дойдет шторм в лимане у комбината? В заливе большие волны с барашками, яростно бегущие навстречу. Если придется садиться на них — наверно согнем стойку. А потом нас будет носить ветром и приливом взад и вперед. И я ярко представляю себе, как нас будут искать, как прибуксируют в Анадырь, и как придется опять на год отстрочить работу.
Но вот мы перешли под левый берег залива—к Американской Кошке. Здесь за ней волны нет, и можно, если нужно, безопасно сесть. Дальше—еще ряд кошек, вытягивающихся в залив, каждая из них—место для спасения. Если сядем—можно дойти пешком до рыбалок.
Волны яростно обрушиваются на кошки, и снова я подсчитываю минуты. Подходим к большой Нерпичьей Кошке: это уже полный комфорт. Здесь рыбалки Морзверпрома, и за кошкой прячутся два катера. Мы низко проходим над косой, кажется, что самолет скоро начнет задевать поплавком за береговой обрыв: нас давят книзу рваные тучи.
Отсюда всего 20 км до комбината, но мы наверно пройдем их больше 20 минут. Борт-механик начинает качать бензин ручной помпой—плохой признак: значит уже собираются остатки со дна баков. Как только ручная помпа перестанет брать—в верхнем бачке останется на 10 минут. Пожалуй, мы сядем посреди залива у комбината—и нас продрейфует только до Толстого мыса. Но борт-механик все время работает помпой. Медленно идут минуты—цепляясь одна за другою. И для красоты описания нельзя даже прилгать, что тучи бешено мчатся нам навстречу: куда бы не летел самолет, тучи всегда отстают, ведь он летит быстрее.
Комбинат. Куканов набирает высоту до 150 м, и делает установленный круг, чтобы наметить направление для посадки: надо садиться против ветра, а не против волн, которые у комбината заворачивают.
Мы у крестовины мертвого якоря. Егоров подходит на лодке. Чувство большого облегчения—мы летели назад всего 4 ч. И м. и у нас еще минут на 10 бензина. Значит, тратим бензин очень экономно, всего 160 кило в час, и несмотря не брешь, пробитую в наших запасах Маттерном, нам может быть хватит горючего на работу.
