На реках вавилонских - [70]

— Подумайте, может, вы пожелаете на нас работать. Мы сможем достичь взаимопонимания, вы и я, — сказал он и улыбнулся. Возможно, это ирония заставляла его так улыбаться. Он взял из коробки вторую конфету, положил ее на язык и не спускал с меня глаз.

— Я не жертва, господин доктор Роте. Сколько бы вам ни хотелось поскорее сбыть вашу доброту, помощь и чек.

— Вы ошибаетесь, дело здесь не во мне. Не стройте из себя дурочку. Мы хотим вам помочь, фройляйн Зенф. Возможно, после всего, что вы пережили, трудно понять, насколько хорошо к вам относится тот или иной человек.

— Что вы сказали?

— Вы не верите своим ушам, но мы вам желаем добра. Вы очень тяжелый и, если мне будет позволено сказать, даже вызывающий сострадание случай. Одинокая женщина с двумя детьми, без квартиры и без работы. Вы молоды, так что перспективы еще есть, Зенф. — Он слегка повысил голос, словно по опыту знал, что, повышая голос, можно придать сказанному убедительность и драматизм. — Вы интересный случай для нас. Ваш статус беженца…

— И это тоже вас не касается.

Я пыталась расшифровать знаки в моей книжке: раскалить добела, читала я, довести до белого каления, подумала я и расставила по порядку буквы, не для автора, для себя, ни один волос не упадет с вашей головы, я вышла из пекла, не для того, чтобы попасть к нему в лапы, но на самом деле я еще не вышла, подумала я, и если бы не открытая улыбка у него на лице, стоическая, словно у идиота, я бы давно вцепилась ему в горло и выдрала бы его короткие седые волосы, мне захотелось ему сказать: лучше вам поискать себе другой "случай", я вам не подхожу. Тут он опять заговорил:

— Мы вас выбрали, мы вас нашли, Зенф, пусть вы даже не очень приветливо меня встретили. Все равно вы наш человек. — Он положил руку мне на плечо и сжал его, словно решил меня больше не выпускать.

Нет, хотела я сказать, но сколько ни старалась, лишь губы мои складывали слова, а голос отказывал.

— Я знаю о вас больше, чем вы думаете. — Кончиками пальцев он давил на мою лопатку и ключицу. Я слышала, как он сглатывает слюну, видела полуоткрытый рот и ощущала, как его большой палец трет мою ключицу. Брюки у него были отглажены. Я только сейчас заметила, что молния у него на штанах открыта. По-видимому, в туалете он забыл ее застегнуть.

Пока я таращилась на его брюки, я думала о слове "фройляйн", о шприце и о его желании мне помочь.

— Пойдемте со мной. — Кончики его пальцев давили мне на лопатку и ключицу. — Пойдемте.

Раздался звонок. Я вскочила и бросилась к двери. Там стояла фрау Яблоновска с каким-то незнакомым мужчиной.

Может, они пришли к нему на помошь? Ни секунды не медля, я протиснулась мимо них и побежала вниз по лестнице. Я слышала, как она что-то сказала, и будто для того, чтобы не забыть ее слова, я снова и снова повторяла их про себя. Когда я внизу бежала по открытой площадке между домами, то шептала "я хотела…", а продолжение фразы я забыла.

Я бесцельно бродила между домами и натыкалась на стену, которая окружала лагерь. Возвращалась, шла между двумя другими блоками по направлению к стене и снова поворачивала обратно. К будке привратника я ни за что подходить не хотела. Там было бы слишком легко меня поймать. Куда бы меня не приводили мои ноги, я снова и снова оказывалась в тупике, где не было жилого дома, была стена. Над домами нависла плотная пелена туч. Уже упало несколько капель, тяжелых и крупных. Все двери в доме "П" были заперты. Я задумалась: вдруг сегодня выходной, возможно, праздник, о котором я еще не знаю. Но тогда бы мои дети не были в школе. Мои дети. Дождь припустил, и я побежала обратно к нашему блоку.

— Я возьму ее к себе в кровать, — услышала я еще от входной двери Алексея.

— Нет, она пойдет ко мне, — возразила Катя.

Доктора Роте и фрау Яблоновской не было видно.

— Нам нужно взять сюда ворону, мама. На улице она замерзнет.

— Она выглядит уже не так красиво, перья у нее грязные и взъерошенные. Я думаю, что ей там, внизу, плохо, — Алексей снял со спины школьный ранец, — очень плохо.

— Здесь кто-нибудь был? — спросила я.

— Кто здесь должен был быть? — спросил Алексей.

— Может, ее поклонник. — Катя закатила глаза и захихикала.

— Ворона умрет с голоду еще раньше, чем замерзнет. Мы должны о ней позаботиться. — Алексей серьезно смотрел на меня. В лагере было запрещено держать каких-либо животных. Не то бы мы сразу взяли кошку. Мы хотим вам помочь. В конце концов, ворона — не домашнее животное, и она еще, чего доброго, умрет в нашей комнате, если я ее впущу. Но Катя и Алексей были заодно. Вороне надо помочь. Он может у себя в кровати устроить ей гнездо, предложил Алексей. Он не хотел мне верить, что у него в постели птице будет слишком жарко. Там бы она была надежно спрятана, на случай, если бы кто-нибудь пришел с проверкой, возразил Алексей. Тут он ошибался: ведь даже постельное белье выдало бы эту странную жиличку. Фройляйн.

— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — сказала Катя и сама пообещала, что тогда они больше ничего не будут просить себе к Рождеству, совсем ничего. Даже цветных наклеек, которые стояли первыми в списке их пожеланий. Кстати, именно эти наклейки казались мне подходящим подарком, потому что все другие пожелания, вплоть до мини-юбки, по стоимости значительно превышали ту сумму, какую предоставляло нам руководство лагеря. Чего, однако, никто запретить не может, объяснил Алексей, так это держать и кормить ворону на подоконнике. Там ворона и еда, которую он собирается ей давать, будут защищены от прожорливых и более проворных галок.