На развалинах Старой Крепости - [2]

Шегалов опять пожал плечами:

— Ну, что я могу тебе посоветовать? Я ведь никогда в детском лагере не работал. Ты у меня или у себя совета спрашиваешь?..

Натка доела мороженое и отодвинула в сторону пустую вазочку с чайной ложкой. Потом сказала:

— Не знаю… Не знаю, у кого. Но для себя я решила, что этот сезон отработаю — и всё на этом. Всё. Пусть оно это крутится как-нибудь без меня. Пусть.

— Эх, Натка! — покивал Шегалов. — Смотрю я на тебя… ну, до чего же ты, Натка, на мою Машку похожа!.. Тоже всё хотела приносить пользу другим! — с грустной улыбкой закончил он и посмотрел в окно.

…Шашлык был съеден, и диктор по радио объявил адлерский поезд.

До платформы шли молча.

— Будешь назад ехать — звони, — говорил ей на прощание Шегалов. — Будет время — приеду встречать, нет — так кого-нибудь пришлю. Погостишь два-три дня. Посмотришь Шурку. Ты её теперь не узнаешь. Ну давай, до встречи!

Он любил Натку, потому что очень она напоминала ему старшую дочь, служившую в спецотряде МВД и погибшую в Чечне как раз тогда, когда и сам Шегалов усмирял вместе со своими бойцами поверженный в руины, пылающий Грозный.

Утром Натка пошла в вагон-ресторан. Там было пусто. Сидел высокий мужчина и сосредоточенно жевал бифштекс. Две девушки пили кофе.

Натка заказала себе бифштекс, салат и чашку кофе. Ожидая, пока кофе остынет, она вынула из-за цветка позабытый кем-то журнал. Журнал оказался четырёхлетней давности.

«Ну да… всё старое: „Бомбовые удары по Белграду“, „Американцы готовятся к высадке в Косово“, „Президент Клинтон грозит Ираку“. — она перевернула страничку и прищурилась. — И вот это… Это тоже уже прошлое». Перед ней лежала фотография, обведённая чёрной, как будто бы даже траурной каёмкой: это была двадцатидевятилетняя сербка Мария Караджич. Однофамилица легендарного героя сербского сопротивления, она возглавила партизанский отряд и сражалась в Боснии в девяносто втором году. Её объявил в розыск гаагский трибунал. Несколько лет Мария Караджич скрывалась, но американцы всё-таки захватили её. Гаагские судьи уже в возбуждении потирали руки, но каким-то чудом ей удалось бежать. Однако через четыре года Мария была вновь схвачена натовцами и убита в мрачных тёмных подвалах американской военной тюрьмы.

Смуглое лицо с мягкими, не очень правильными чертами. Густые, немного растрёпанные, длинные волосы и глядящие в упор яркие, спокойные глаза.

Вот такой, наверно, и стояла она; так, наверно, и глядела она, когда привели её для первого допроса к наглым американским офицерам или сотрудникам беспощадной военной разведки.

…Мария Караджич.

Натка закрыла журнал и положила его на прежнее место.

Погода менялась. Дул ветер, и с горизонта надвигались стремительные, тяжёлые облака. Натка долго смотрела, как они сходятся, чернеют, потом движутся вместе и в то же время как бы скользят одно сквозь другое, упрямо собираясь в грозовые тучи.

Поезд круто затормозил перед небольшой станцией. В вагон вошли ещё двое: высокий, сероглазый, в костюмных брюках, в белой рубашке, с крестообразным шрамом ниже левого виска, а с ним четырнадцатилетняя смуглая девочка, с глазами тёмными и весёлыми.

— Сюда, — сказала девочка, указывая на свободный столик.

Она быстро уселась на стул и двумя руками подвинула к себе стеклянную вазу.

— Папа, не возражаешь… — попросила она, указывая пальцем на большое красное яблоко.

— Хорошо, но потом, — ответил отец.

— Ладно, потом, — согласилась смуглая девочка и, взяв яблоко, положила его рядом с тарелкой.

Мужчина достал сигарету.

— Алика, — попросил он, — я забыл зажигалку. Пойди принеси.

— Где? — спросила девочка и быстро встала со стула.

— В купе, на столике, а если нет на столике, то в кармане пиджака.

— То в кармане пиджака, — повторила смуглая девочка и направилась к открытой двери вагона.

Мужчина открыл газету, а Натка, которая с любопытством слушала весь этот короткий разговор, посмотрела на него искоса и неодобрительно.

Но вот пейзаж за окном поплыл — поезд тронулся. Мужчина отложил газету и быстро вышел. Вернулись они уже вдвоем.

— Ты зачем приходил? Я бы и сама принесла, — спросила девочка, усаживаясь опять на стул.

— Я знаю, — ответил отец. — Вспомнил, что забыл другую газету.

Поезд ускорил ход. С грохотом пролетел он через мост, и Натка загляделась на реку, на луга, по которым хлестал грозовой ливень. И вдруг Натка заметила, что темноволосая девочка, спрашивая о чём-то отца, указывает рукой в её сторону. Отец, не оборачиваясь, кивнул головой.

Девочка, придерживаясь за спинки стульев, направилась к ней и приветливо улыбнулась.

— Простите, но это моё, — сказала она, указывая на торчавший из-за цветка журнал.

— Почему твоё? — не поняла Натка.

— Потому что это я забыла. Ну, утром забыла, — объяснила она, подозревая, что Натка не хочет отдать ей журнал.

— Что ж, возьми, если твоё, — ответила Натка, заметив, как блеснули глаза у девочки и быстро сдвинулись брови.

— Спасибо, — отчетливо произнесла темноволосая девочка и, схватив журнал, вернулась к своему месту.

Ещё раз Натка увидала их уже тогда, когда она сошла в Сочи.

Темноволосая девочка по имени Алика смотрела в распахнутое окно и что-то говорила отцу, указывая рукой на тёмные вершины уже недалёких гор.