На распутье - [62]

Он подзывает официантку.

— Илонка, дорогая, принесите нам еще бутылочку вина и, не торопясь, подготовьте счет, — говорит он ей. Затем снова обращается ко мне. — Какую разгульную жизнь можно было бы вести на те деньги! Но сейчас на них веселятся другие. Смеются надо мной, и немало таких. Небось говорят: бейся, дурень, головой об стенку. Нет, черт возьми, теперь я не отступлюсь! Из месяца в месяц пишу письма в ЦК партии, в Совет Министров, в Народный контроль… Не допущу, чтобы обо мне забыли. И до тех пор не успокоюсь…

Девушка ставит на стол бутылку. Тилл окидывает ее жадным взглядом и моментально изменившимся, певучим голосом спрашивает:

— Скажите, девочка, сколько вам лет?

— Восемнадцать исполнилось, — с готовностью отвечает та.

Тилл плотоядно улыбается.

— Исполнилось? Скажите на милость! Наверно, с нетерпением отсчитывали месяцы, а? Конечно, отсчитывали. Теперь уж вам никто не запретит ходить в кино, и вы можете наслаждаться там вертикальной простыней, тогда как до сих пор довольствовались ею только в горизонтальном положении.

Девушка краснеет, круто поворачивается и уходит. Тилл говорит ей вслед:

— Простите, девушка, если я позволил себе лишнее, не думал, что вы примете мои слова всерьез.

— Ты, если не ошибаюсь, женат? — спрашиваю я. — Что у тебя с женой?

— Вот и это тоже, — качает он головой и, словно упрекая меня в чем-то, говорит: — Я уж молчу, тут тоже одни слезы. Разбили мою личную жизнь похлеще, чем Лаци Папп нос своему противнику на ринге. Пока я сидел в тюрьме, жена сошлась с другим. Правда, со мной не разводилась, говорит, совести не хватило сообщить мне об этом за решетку. Но как только я вышел, сразу подала на развод. Так что у меня нет ни угла своего, ни семьи, поневоле пришлось идти сюда, на стройку. Понимаешь теперь мое положение?

— Да, вроде бы.

— Ну и как? Поможешь? Замолвишь за меня словечко в министерстве? Ведь знаком же ты там с каким-нибудь начальником… Если даже он сам и не имеет большого веса, глядишь, потянет чашу… Корабельный канат тоже состоит из тонких нитей…

(Пали сказал, когда я встретился с ним тайно у лодочной станции: много у нас слабых людей, но если все они объединятся, то составят самый крепкий канат, которым можно удержать страну, предотвратить историческую катастрофу.)

— Что ж, попытаюсь. Может, и в самом деле найдется такой знакомый.

— Ну, тогда выпьем. Ох и банкет закатим, если меня реабилитируют! Небу станет жарко.

Он подзывает девушку, просит подать счет.

— Сейчас позову старшего официанта.

— Но сначала принесите еще бутылку вина. — Он провожает девушку пристальным взглядом и говорит: — Черт возьми, или дьявольски хитрая потаскушка, или же наивный гусенок. Ей-богу, одно из двух. Можешь мне поверить.

На улице, прощаясь, Тилл просит меня дать адрес. Прижавшись к фонарному столбу, я записываю свой домашний телефон, ломая голову, как бы ему сказать, чтобы он не звонил. Но ничего не приходит на ум.

6

Пришлось пройти чуть ли не весь Ференцварош, прежде чем попалось такси. Убаюкивая, оно мчит меня на лодочную станцию. Выйдя из машины, я чувствую себя таким разбитым, что кажется, не смогу оторвать ногу от земли, чтобы сделать шаг. Стою возле ресторана, наконец превозмогая усталость, бреду по берегу, поворачиваю назад, к кабине. Издали вижу: тьму прорезает пучок света. Дверь закрыта, свет падает из окна.

К горлу у меня подступает ком. Знаю, это невозможно, тем не менее не могу прогнать мысль, что там Пали, Аранка… Видимо, сказывается смертельная усталость.

На цыпочках, крадучись, я пробираюсь на крошечную террасу и подглядываю в щель. Незнакомая девица в шортах высоко поднимает стакан, кому-то кивает, пьет, смеется. В поле моего зрения попадает танцующая пара. Тоже незнакомые.

— Мальчики, я слабею, когда слышу эту музыку. Класс, — щебечет девица в шортах. Ее голос напоминает голос Аранки. Или это мне только кажется?

— Надо бы записать на магнитофон. — Это голос Кёвари, нашего стипендиата.

— Сейчас в моде транзисторы, — тяжело дыша, произносит танцующая девушка.

— Станцуем? — Это опять голос Кёвари, он обнимает девицу в шортах за талию, привлекает к себе и щелкает ее по носу.

Я стою в нерешительности. Вдруг лязгает дверной замок, я в испуге отскакиваю от двери. Только бы они не заметили меня!.. Язык, душа у меня словно парализованы, я не смог бы произнести ни слова. Волоча за собой отяжелевшую сумку, иду в противоположную сторону от ресторана. Позади остаются ряды кабин, одинокие дачи, затем пролезаю в дыру в проволочной ограде и выхожу к огородам — раньше здесь был пустырь. Карболовый запах воды и тучи комаров неотступно преследуют меня. Слева вижу шоссе, направляюсь туда, напрямик, огородами, через оросительные канавки… Обессиленный, сажусь на обочине шоссе.

Где-то на колокольне часы бьют полночь.

Из темноты со свистом вырывается электричка, замедляет ход, останавливается. Я срываюсь с места, выбегаю на перрон и на ходу вскакиваю на подножку вагона. На конечной станции меня просят выйти.

Снова Ференцварош, снова пешком. Хоть реви от усталости. Избегаю смотреть на каменную мостовую, боюсь, как бы не уснуть на ходу.