На распутье - [118]
Фирька метнулся через разбитые быки и обломы, сотни пятились, несли тяжелый урон. Левка стрелял из подобранного лука. Купырь, раненный в голову, держался из последних сил, густо, внастил лежали убитые, пахло порохом и кровью.
— Сходи к Чертольским воротам. Приказ воеводы! — прокричал Фирька сотенному.
…Трубецкой, находясь в Замоскворечье у Крымского двора, удерживал свою рать. Его бередило себялюбивое чувство. Одному из старшин он сказал:
— Пускай Пожарский испробует свою силу. Мои казаки покуда еще не зажигали трубок.
Казаки же его не хотели помогать земским людям и, посмеиваясь, во все глотки кричали на тот берег:
— Богаты пришли из Ярославля! Небось сами отстоитесь от гетмана!
Князь Дмитрий Лопата, черный от грязи, подъехал к Трубецкому:
— Князь, вели переходить на тот бок, не то нижегородцев сомнут!
Трубецкой и сам видел большую опасность, нависшую над Пожарским, но его раззуживало ревнивое чувство: «Он не пришел в мой табор, и не мне, выше его по родству, кланяться».
— Нам туды лезть пока не с руки.
Четверо казачьих атаманов, стоявших за его спиной, тяжко зароптали:
— Там наши братове! Так негоже, князь.
Переправившиеся конные сотни и часть казаков Трубецкого без его рачения[65] ударили с такой яростью, что едва не взяли в плен самого Ходкевича, шляхетская пехота и гусары кинулись назад, к Поклонной горе.
VII
На рассвете 24 августа гетман Ходкевич собрал все войско и решил идти напролом, во что бы то ни стало пробиться к своим в Кремль. Левым флангом командовал сам гетман, в середине шел с конницей Зборовский, пехотой командовали поляки Невяровский и Граевский, справа выступали четыре тысячи украинских казаков атамана Ширая.
Посланные против них стрельцы были сбиты. Поляки пошли по Замоскворечью, достигли Пятницкой улицы. Рати Пожарского медленно пятились к речным спускам. Свистели и бухали ядра, визжала картечь, падали с перебитыми хребтами и головами лошади, редело войско. Пожарский яростно хлестал нагайкой бегущих, пытаясь их остановить; почерневшее, запавшее лицо его было страшно.
— Стоять! От кого бежите? Стоять! — Он ухватил какого-то сотника. — Назад! Не пускать конницу к реке! — Князь закашлялся от черного порохового дыма.
Ядро бухнуло в трех шагах, окатив Пожарского тучей грязи. Темно-гнедой конь его, раненный в шею, хрипя и оскалясь, грузно упал на бок. Левка помог воеводе сесть на своего коня. Сам, как кошка, стянув с седла польского гусара, мигом очутился на его жеребце. Мушкетная пуля ранила Пожарского в голову. Стекавшая на глаза кровь мешала воеводе смотреть. Тявкали пули, скрежетала и визжала сталь… Кузьма на правом фланге колол пикою наседавших венгров Граевского. От орудийного и ружейного дыма стало темно. Стоял сплошной гул и рев. Трудно было понять: день ли, вечер ли?..
Слева осатанело лезли, блестя сталью доспехов, летучие гусары. Конница и пехота Невяровского из последних сил рубилась с ополченцами уже у самой воды.
Тут в столь решительный, тяжелый момент с князем Дмитрием Михайловичем случилась беда: его начал крутить черный приступ. С хрипом, конвульсивно дергаясь, князь сполз с седла, падучая хворь катала его по земле. Кузьма с ужасом увидел, как от лозняков с выставленными пиками на корчащегося Пожарского кинулась кучка гетмановских пехотинцев.
— Сготовь копья, за мной! — крикнул Минин стоявшим рядом ополченцам.
Он дал плети коню и в несколько махов очутился возле князя, поразив копьем грузного немца. Хрипя и отхаркиваясь кровью, Пожарский сполз под копыта. Левка и Фирька обороняли князя слева, рубили осатанелую шляхту.
— Становись стеной, заслоняй воеводу! — Кузьма, крутнув коня, вторым ударом сшиб венгра, пробитый навылет, тот дико закричал.
Приступ отпустил, измотанный, бледный Пожарский с помощью Кузьмы встал с земли.
— Полегшало?
— Вроде. Спасибо, Кузьма! Ежели б не подсобили — лежал бы я мертвым.
— Об чем речь, Дмитрий Михалыч, — махнул рукой Минин. — Слава Богу, что обошлося! На коня сесть сможешь?
— Надо смочь.
Левка подвел к князю коня, помог ему подняться в седло. Конница Невяровского и венгерские гусары, отбитые от реки, уходили в дымную мглу, к почерневшим руинам выжженных зданий.
К концу дня перешедшие на правый берег шляхтичи и венгры ополчение Пожарского и Минина почти загнали в реку. Дмитрий Михайлович на левобережье сумел увести лишь головной полк. Меж двумя ратями ополченцев в решительную минуту опять не оказалось спайки. Трубецкой, тоже изрядно побитый, ушел в свой табор за Москву-реку, его пешие и конные казаки, выбитые из Климентьевского острога[66], отходили по бродам туда же.
— Худо, Кузьма. Видно, в одиночку, без казаков, нам приступ не отбить! — Князь лихорадочно оглядывал осатанело рвущихся вперед гусар и пехотных.
— Надо, видно, послать старца Палицына к казакам.
— Фирька, скачи к келарю, живо! — распорядился Пожарский.
Фирька его нашел в ополченском обозе, возле церкви Ильи Обыденного. Выслушав, Палицын, ничего не молвя, взобрался на свою низенькую лохматую лошадь, погнав ее галопом в сторону Климентьевского острога. Казаки стояли толпой, видимо не зная, что им предпринимать. Они, как глубоко верующие, почитали келаря Авраамия, но находились во власти упрямого самолюбия.
В настоящий сборник вошли повести и рассказы Леонида Корнюшина о людях советской деревни, написанные в разные годы. Все эти произведения уже известны читателям, они включались в авторские сборники и публиковались в периодической печати.
Роман Леонида Корнюшина «Демьяновские жители» — остросовременное, глубокое по психологизму произведение, поднимающее жгучие проблемы нынешнего уклада маленьких деревень и городков средней полосы России. В центре повествования большая трудовая семья Тишковых — крестьяне, рабочие, сельские интеллигенты. Именно на таких корневых, преданных родной земле людей опирается в своей деятельности секретарь райкома Быков, человек мудрый, доброжелательный, непримиримый к рвачеству, волокитству.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.
Василий Васильевич II Тёмный был внуком Дмитрия Донского и получил московский стол по завещанию своего отца. Он был вынужден бороться со своими двоюродными братьями Дмитрием Шемякой и Василием Косым, которые не хотели признавать его законных прав на великое княжение. Но даже предательски ослеплённый, он не отказался от своего предназначения, мудрым правлением завоевав симпатии многих русских людей.Новый роман молодого писателя Евгения Сухова рассказывает о великом князе Московском Василии II Васильевиче, прозванном Тёмным.
Новый исторический роман известного российского писателя Бориса Васильева переносит читателей в первую половину XIII в., когда русские князья яростно боролись между собой за первенство, били немецких рыцарей, воевали и учились ладить с татарами. Его героями являются сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, его сын Александр Ярославич, прозванный Невским за победу, одержанную на Неве над шведами, его младший брат Андрей Ярославич, после ссоры со старшим братом бежавший в Швецию, и многие другие вымышленные и исторические лица.
Роман Раисы Иванченко «Гнев Перуна» представляет собой широкую панораму жизни Киевской Руси в последней трети XI — начале XII века. Центральное место в романе занимает фигура легендарного летописца Нестора.
Первый роман японской серии Н. Задорнова, рассказывающей об экспедиции адмирала Е.В.Путятина к берегам Японии. Николай Задорнов досконально изучил не только историю Дальнего Востока, но и историю русского флота.