На пути в Эммаус - [36]

Эпилог

Как?то раз летним воскресным утром в Париже 1950–х годов проповедник, приехавший из США, завершив проповедь в американской церкви на набережной д'Орсе, стоял у двери, пожимая руки выходящим из церкви прихожанам. Ему было грустно, так как, по сравнению с предыдущими неделями, народу на этот раз пришло гораздо меньше. Причина тому была очевидной и довольно безрадостной: в предыдущие воскресенья на церковном органе играл великий Марсель Дюпре, и многие французы, несколько раз приходившие его послушать, теперь просто не пришли.

Однако пока прихожане один за другим выходили на крыльцо, к проповеднику подошел мужчина весьма необычного вида и, тепло пожав ему руку, сказал: «Спасибо вам, господин пастор, спасибо за сегодняшнюю службу». Когда священник спросил, как его зовут, тот неожиданно ответил: «Меня зовут Альбер Камю. Я прихожу уже четвертое воскресенье, и сегодня мне впервые удалось найти свободное место». А затем добавил несколько слов, из?за которых вся жалость к себе, которую пастор чувствовал, спускаясь со ступенек кафедры, тут же улетучилась: «До сих пор я приходил слушать Марселя Дюпре, а сегодня пришел послушать вас. Может, вы завтра со мной пообедаете?»

Это первое знакомство американского пастора–протестанта Ховарда Маммы с великим французским писателем Альбером Камю (с которым мы уже познакомились, когда читали «послание» с дороги в Эммаус в конце первой главы) переросло в близкую дружбу и глубокий и интересный диалог, во многом перекликающийся с темами, затронутыми в этой книге[86]. Они действительно встретились на следующий день за обедом, и Камю сразу же перешел к делу, сказав, что начал приходить в церковь только для того, чтобы послушать музыку, но ощутил в себе иное, куда более глубокое стремление: «Я ищу что?то такое, чего у меня нет, и чему я, пожалуй, вряд ли смогу дать определение». Так началась удивительная дружба, продолжавшаяся много лет, и разговоры, отличавшиеся предельной честностью, открытостью и увлеченностью. Постепенно Мамма оказался втянутым в диалог и с такими людьми, как Жан–Поль Сартр и Симона де Бовуар, горячо споря с ними о смысле человеческой жизни. Этот священник–христианин не мог и предположить, что станет собеседником ведущих французских гуманистов, исполняя одну из самых трогательных просьб самого Камю: «Не иди впереди меня — возможно, я не пойду за тобой. Не иди позади меня — возможно, я не поведу тебя. Иди рядом со мной и будь мне просто другом».

Отрывки из книг Камю, процитированные мною ранее, показывают, насколько ясно и честно он видел и анализировал состояние современного человека. Неспособность христианства дать адекватную теодицею перед лицом неизмеримого человеческого страдания; человеческая тоска по смыслу жизни, превосходящему чисто материальное, физическое существование; и решимость продолжать жить для других, несмотря на абсурдность существования в пустом, безмолвном космосе — эти темы проходили через все творчество Камю и постоянно возникали в его разговорах с американским священником. Однажды Камю сказал своему другу: «Лишиться жизни — это ерунда; но лишиться смысла жизни, видеть, как исчезает разумность — просто невыносимо». В ответ Мамма сказал, что в Библии есть отрывки, тесно перекликающиеся с мучительными вопросами Камю, и их совместное «изучение Библии в свободном разговоре», по всей видимости, возродило в писателе новое ощущение надежды. Более того, Мамма рассказывает, что однажды Камю ошарашил его просьбой о водном крещении, добавив: «Я хочу этого. Я хочу посвятить этому свою жизнь».

И вот тут Ховард Мамма принял роковое решение. Ощущая определенную неловкость от перспективы заново крестить католика и не желая совершать таинство крещения в чисто приватной церемонии, он сказал, что крестит Камю лишь в том случае, если тот согласится сделать это публично, одновременно объявив себя членом церкви. Камю тут же взял свою просьбу назад и, не скрывая разочарования, решительно заявил: «Я не могу принадлежать ни к какой церкви». Отсюда напрашивается неизбежный вывод: на пути человека, искавшего Христа, была воздвигнута церковная преграда, которую он просто не смог преодолеть. Вскоре после этого, когда Мамма возвращался из Парижа в Штаты, Камю проводил его в аэропорт и на прощание сказал: «Друг мой, топ cheri, благодарю вас… Я буду и дальше всеми силами стремиться к Вере». Однако встретиться еще раз друзьям не довелось: буквально через несколько недель, уже будучи в Америке, Мамма узнал, что Альбер Камю трагически погиб в автокатастрофе.

Какое значение имеет эта удивительная история в свете наших размышлений о дороге в Эммаус?

• Во–первых, здесь мы видим пример диалога, который так нужен нам во времена неоднозначных ответов и неопределенности. Ховард Мамма был готов стать для французского философа настоящим другом, просто слушать его и с уважением относиться к его глубоким и непростым вопросам.

• Во–вторых, это прекрасный пример того, как в мире действует Божья благодать, пробуждая в людях духовный голод, ту самую «жажду», о которой писал Кьеркегор. Я не хочу противоречить тому, что сам написал в конце последней главы, — что нам надо «ждать, спокойно доверяя» Богу свое будущее. Однако мне кажется, что, когда это будущее откроется, мы будем просто изумлены, увидев, насколько ограниченным было наше представление о масштабах Христовой благодати, действующей в мире.