На пути в Эммаус - [34]

Вообще, Лука, написавший и Евангелие, носящее теперь его имя, и его продолжение, известное под названием «Деяния святых апостолов», очень четко дает нам понять, что сначала ученики плохо понимали природу революции, произведенной воскресшим Христом, и даже сопротивлялись, когда до них начала доходить вся значимость произошедшего переворота. Например, когда Христос является им в последний раз, они спрашивают его: «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян. 1:6). По всей видимости, они продолжают мыслить в рамках унаследованной ими системы категорий и считают, что воскресение Иисуса необходимо вписать в уже существующую религиозную структуру. Так что, в конечном итоге, возвращение в Иерусалим может стать для них возвращением в прошлое.

После события, известного нам как День Пятидесятницы, ученики продолжали ежедневно встречаться в храме, и формат их учения и поклонения мало отличался от привычного и традиционного. На данный момент они представляли собой группу, партию — или, если хотите, секту — внутри иудаизма, отличавшуюся исповеданием Иисуса как обетованного Мессии и радикально эгалитарным образом жизни. Их сообщество вызывало восхищение других евреев, видевших в движении последователей Иисуса социальную модель, в которой воплощались этические нормы, провозглашенные израильскими пророками. Ученики — совершенно намеренно и сознательно — демонстрировали Израилю новую социальную модель. И если бы израильский народ, пораженный этим примером любви и жертвенной заботы друг о друге, обратился к Иисусу, признав его Мессией, то он стал бы тем, чем должен был быть с самого начала — светом для всех народов мира, и поток язычников–прозелитов, как и предсказывали пророки, наводнил бы собой всю землю.

Но ничего подобного не случилось! Божье будущее оказалось непредсказуемым и потребовало серьезного разрыва с прошлым. Бог, воскресивший Иисуса из мертвых, начал действовать в мире совершенно неожиданными и порой довольно странными методами. С одной стороны, это не должно было никого удивлять, потому что в истории Израиля уже были прецеденты — ключевые, поворотные моменты, когда Бог неожиданными, совершенно невероятными способами разрушал привычные понятия и традиции. Например, в один из таких важных переходных моментов в Израиле раздался голос пророка: «Прежнее можете не вспоминать, можете не думать о прошлом», потому что то, «новое», что вознамерился сделать Бог, разрушит все привычные представления и о Нем Самом, и о Его путях и способах действовать в мире (Ис. 43:18–19[82]). Вот и сейчас ученики лишь постепенно и с немалым трудом начали осознавать всю степень новизны задуманного Богом будущего — будущего, которое поразит и встревожит всех хранителей существующих традиций.

Как неимоверно трудно было ученикам по–настоящему понять и принять Божье новое, видно из рассказа в Деяниях апостолов. Лука дает нам понять, как медленно и постепенно доходила до христиан мысль о том, что перемены, привнесенные в мир Христом, были куда более радикально новыми и революционными, чем представлялось в самом начале. Кульминацией этого процесса стал момент, когда апостол Петр, которому неожиданно открылся универсальный, вселенский характер его собственной веры в Иисуса как Господа, после неимоверной борьбы с самим собой наконец сдался и честно признался перед язычниками, что ему потребовалось очень много времени, чтобы узнать и признать задуманное Богом будущее: «Вот теперь я действительно понял, что у Бога нет пристрастий… Он принимает всякого, кто чтит Его и делает добрые дела, из какого бы народа он ни был» (Деян. 10:34–35, «Радостная весть»).

Однако и этим все не закончилось. Сопротивление новому можно увидеть на всех этапах истории раннего христианского движения, и эхо изначального взрыва, произошедшего в Иерусалиме, отзывается даже на страницах Книги Откровение в самом конце Нового Завета. По словам Хусто Гонсалеса, когда апостолу Иоанну на Патмосе было велено «опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих» (Откр. 10:11) — причем сам Иоанн признается, что от такого призыва ему «горько стало во чреве», — ему предстояло бросить вызов этноцентричности тогдашних церквей, являя им видение межнационального, многокультурного сообщества, которое Бог намеревался сотворить во Христе.

«Иоанну–еврею открывается языческая церковь — церковь, где язычники или так называемые народы, «этне», «гойим», придут и займут свое законное место рядом с коленами Израиля, чтобы вместе с ними стать наследниками древнего обетования, данного Израилю о том, что он будет царственным священством. Это видение слаще меда, ибо в нем явлена вся полнота Божьего милосердия; но от него делается горько во чреве, потому что оно явно показывает, что в этой полноте ни один народ, ни одно колено, ни один язык не может претендовать на особую честь. В этом видении заключена горькая радость, потому что оно требует радикальных перемен в тех самых общинах, которым Иоанн служил и к которым относился с такой любовью»[83].

Вывод напрашивается сам собой: возвращаясь из Эммауса в Иерусалим, наши двое путников возвращались к такому будущему, которое не могли себе ни помыслить, ни представить. На тот момент они не имели, да и не могли иметь ни малейшего представления о масштабности грядущих перемен. Мысль о том, что храм вскоре перестанет быть главным местом поклонения, что освященные Богом обряды, столетиями символизировавшие святость, вдруг станут ненужными, и (что самое поразительное!) язычники смогут войти в Божье Царство через веру в Христа, не соблюдая обычных условий членства в Божьем народе, — все это было им пока неведомо, да они и