На пути в Бабадаг - [30]
Нам не пришлось спрашивать, где посадка на Саранду. Толпа ожидающих судна неподвижно и тесно сгрудилась у трапа. Все с картонными коробками, ящиками, кругами зеленых садовых шлангов, известными всей Европе и всему миру сумками в красную и синюю клетку, облепленными скотчем полиэтиленовыми тюками, обычными мешками, пакетами с давно вытершейся рекламой, все усталые, но усталостью не вчерашнего дня и не прошлого месяца. Значительно более давней.
Греческий пограничник в белой рубашке и темных очках брал паспорта из деревянного ящика и вызывал по очереди: Илиет… Френг… Джерджи… Мислим… Хаджи… Бедри… Они хватали свои вещи и вбегали на утлое суденышко. Пограничник передавал их паспорта коренастому человеку в штатском.
На них словно лежала тень, как будто от незримой тучи, тогда как остальной порт, толпу отдыхающих, загорелые женские руки, золотые сережки, сандалии и рюкзаки озаряли вспышки «Кодака».
Маленькая кружка «амстеля» на палубе стоила два евро. Мы плыли по проливу, не теряя из виду берег. Горы справа были голыми и безлесными. Казалось, солнце над выжженными хребтами всегда стоит в зените: вечный юг и древние как мир осыпающиеся от жары камни.
А потом я увидел Саранду. Она началась внезапно, без предупреждения. Просто на голых склонах появились скелеты домов. Издали они выглядели выгоревшими изнутри, но это оказались начатые и брошенные стройки. Темнее гор, но такого же минерального происхождения, словно обожженные в огромной печи и утратившие в пламени все сходство с жилищем. В глубине залива город сгустился, блеснул стеклами, зазеленел, но мы плыли дальше, к причалу. На цементной площади стоял ржавый кран. Над серым бараком развевались двуглавый албанский орел и синий флаг Евросоюза. Внутри стояли стол и два стула. Женщина в форме велела заплатить двадцать пять евро, взяла тридцать, выдала какие-то квитанции и с улыбкой сообщила, что сдачи нет. На холме над портом громоздились дома из голого порыжевшего бетона. Если бы не развешанное белье и тарелки антенн, можно было подумать, что там никто не живет.
Да, там следует побывать каждому. Во всяком случае, тем, кто употребляет слово «Европа». Это сродни обряду инициации, потому что Албания — подсознание нашего континента. Да, Албания — это европейское ид, ночной кошмар спящего Парижа, Лондона и Франкфурта-на-Майне. Это темный колодец, в глубь которого должен заглянуть тот, кто полагает, будто ход вещей определен раз и навсегда.
«Welcome in bloody country»,[47] — сказал Фатос, когда мы встретились в кафе «Опера» на площади Скандербега в Тиране. Я пил пиво и раздумывал, распространяются ли государственные границы на явление столь космополитическое, как благословение. Возможно, ему преграждают путь греческие пограничники на переходе в Какавии, а итальянские — не пускают на паромы в Бари и Бриндизи. В сквере в тени деревьев десятки мужчин торговали валютой. Предлагали сто тридцать шесть леков за доллар. В толпе валютчиков стояло несколько милицейских машин. Менты, так же как валютчики и вся прочая Албания, курили в то лето тонкие сигареты «Карелия», сто леков пачка. В сквере пахло безучастным симбиозом. Всех объединяло время, которое следовало переждать. Секунды и минуты набухали, пухли и лопались, но внутри была пустота.
Я спросил Фатоса, разрешена ли торговля валютой. «Разумеется, нет», — ответил тот. «А что же полиция?» — «Они просто следят за порядком», — сказал Фатос.
В полшестого в Корче было еще темно. В ресторане на автовокзале сидели мужчины. Они пили утренний кофе и ракию из маленьких пузатых стаканчиков. Кофе заваривают кипятильником прямо в чашке. Ракию пьют на рассвете, потому что она прогоняет сон еще лучше, чем кофе. Но только одну рюмку. Ракия — не алкоголь, ракия — это традиция. Потом подъехал старый автобус — «мерседес». Он медленно заполнился людьми. Водитель раздал полиэтиленовые пакеты. На базар начали съезжаться первые фуры с товарами. Когда окончательно рассвело, мы двинулись на юг. У стоящих впереди двух ментов были допотопные советские ТТ с вытертыми звездами на прикладах. До греческой границы десять километров, но названия звучали по-славянски: Каменице, Видице, Селенице, Борове… Когда мы начали подниматься по первому серпантину, до меня дошло, зачем нужны полиэтиленовые пакеты. Толстая, увешанная золотом женщина с карманным вентилятором в руке застонала, а родственники встали и принялись ее утешать. Они забрали у нее вентилятор, и ее стало рвать в прозрачный мешочек. Ее примеру тут же последовала другая женщина, потом еще одна. Потом пришла очередь детей. Это женская и детская болезнь, объяснил нам потом Астрит. И в самом деле, у мужчин путешествие проходило без побочных эффектов. Они только принимали участие в общем переполохе, потому что все пассажиры сопереживали беднягам — утешали, комментировали, передавали из рук в руки и выкидывали в окно использованные пакеты, а водитель тут же раздавал новые.
За Эрсеке горы стали величественнее. Мы вскарабкались на высоту тысяча семьсот метров: первая скорость, вторая и постоянный штопор по краю пропасти без всяких ограждений. Я не заметил ни домов, ни тропок, ни животных. Округлые купола вершин поросли желтой выжженной травой, белели осыпи, и за полтора часа я не обнаружил никаких признаков человеческого присутствия. Я считал бункеры. Дойдя до пятидесяти семи, бросил. Они были повсюду, насколько хватало глаз. Цементные черепа врастали в склоны в таких местах, куда не добраться никакому транспорту. Не знаю, возможно, цемент и сталь перевозили на мулах и ослах, а может, просто перетаскивали все это на плечах. Серые бетонные жабы сидели — то поодиночке, то по три-четыре штуки, карауля мнимые переходы, лазейки, отрезали гипотетические атаки, ждали наступления, нападения, а их пустые черные взгляды охватывали все видимое пространство. Они выглядели вечными и готовились стоять здесь до скончания времен. Они казались более древними, чем горы, равнодушными к геологии, нечувствительными к эррозии. Я все вспоминал их количество — шестьсот тысяч. Предположим, в каждом по двое солдат со станковым или ручным пулеметом, то есть миллион двести тысяч, или почти половина жителей страны. Во время учений, во время артиллерийских учений, в бункеры запирали коз. Я вглядывался в бойницы, похожие на диковинные темные очи. В этом необитаемом пейзаже, где транспорт ходил раз в час, я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь под постоянным наблюдением.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне.Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.
Это не пьеса, это сборник текстов для пения и декламации. Все, что написано — кроме заголовков, — должно произноситься на сцене, все входит в текст.Нет здесь и четко обозначенных действующих лиц, кроме Души, мертвого Вора и Ювелира. Я понятия не имею, сколько должно быть врачей, сколько женщин, сколько бабок в хоре, сколько воров — приятелей убитого. Для меня они — голоса во мраке, во мраке ночи. Пропоют свое и замолкают. Еще должны кудахтать куры и выть собаки. Так мне это слышится.Анджей Стасюк.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В антологии собраны разные по жанру драматические произведения как известных авторов, так и дебютантов комедии и сочинения в духе античных трагедий, вполне традиционные пьесы и авангардные эксперименты; все они уже выдержали испытание сценой. Среди этих пьес не найти двух схожих по стилю, а между тем их объединяет время создания: первое десятилетие XXI века. По нарисованной в них картине можно составить представление о том, что происходит в сегодняшней Польше, где со сменой строя многое очень изменилось — не только жизненный уклад, но, главное, и сами люди, их идеалы, нравы, отношения.
Анджей Стасюк – один из лучших и наиболее популярных писателей современной Польши – уже известен российскому читателю экзистенциальным триллером «Белый ворон». И вот впервые на русском – его новый роман «Девять».Герой «Девяти», частный предприниматель недавней эпохи первичного накопления капитала, всеми правдами и неправдами пытается вернуть крупный долг. Он ищет денег у старых друзей и бывших жен, у случайных знакомых и «крестного отца» местного значения. Поиски эти оборачиваются трагикомическим путешествием по кругам современного ада с бандитами и сутенерами в роли бесов…
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.