На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь - [396]
– Но мы не можем допустить повторения геноцида русского населения в Чечне, – вскочил со своего места Шелепин и, не смутившись, твердо посмотрел в глаза Верховному.
– Верно, не можем, – кивнул Вождь. – Просто надо действовать строго по закону. К примеру, возьмем крымских татар. У них во время депортации было изъято десять тысяч винтовок и тысяча единиц автоматического оружия. Всех, у кого было найдено оружие, полагалось по законам военного времени расстрелять за измену, членов их семей отправить в ссылку, а детей отдать в детдом. Правда, тогда крымско-татарский народ фактически перестал бы существовать, но зато все строго по закону.
– Но теперь Крым вряд ли захватят, – не понял Мехлис. – Ишуньские позиции мы удержали, потому что все резервы немцам пришлось срочно перебросить на другой фронт, и ситуация на полуострове стабилизировалась. Да и до Кавказа немцы уже не дойдут, а значит, массовой антисоветской деятельности уже не будет.
– Но это же хорошо, что не будет, – не удержался от улыбки Меркулов. – А если в горах Чечни развелись банды, то им обязательно помогает местное население, а значит, нужно судить всех пособников. То есть все село, откуда бандиты получают продовольствие, можно отправлять в Сибирь. Вот тогда, рано или поздно, бандитизм сведется к нулю. Но, конечно, северную часть Чечено-Ингушетии, населенную русскими, обязательно нужно России вернуть. И не только левобережье Терека, но и Грозный.
– Верно, – подхватила Аня. – Конечно, гнать оттуда чеченцев никто не будет, но и создавать им особые условия тоже. Учебная программа для школ общая. Язык общения – один. А все преступления, совершенные против лиц других национальностей, должны рассматриваться как национализм, с соответствующими последствиями и для преступника, и для его родных, считающихся пособниками. Наверно, Уголовный кодекс надо доработать, но главное – это не тяжесть наказания, а его неотвратимость.
Не успели перейти к следующему вопросу, как Железный Шурик поднял руку, желая высказаться:
– Вот сегодня товарищ Берия рассказывал о кимберлитовой трубке, – начал комсомолец, – и у меня появился вопрос по алмазам. Мы недавно обсуждали проблемы германской промышленности и скорую нехватку сырья у Рейха. Но, насколько мне известно, за последние годы в машиностроении резко возрос спрос на технические алмазы. Абразивы для шлифовки, инструменты для заточки сверхтвердых резцов и прочее, без чего производство качественных деталей просто невозможно. Но дефицита алмазов в Германии не наблюдается, так откуда немцы их берут? Может быть, после захвата в Амстердаме значительного количества ювелирных алмазов их перетерли и использовали в промышленности?
– Нет, это было бы очень невыгодно, – объяснил наркоминдел. – Поэтому голландские алмазы огранили и в виде бриллиантов продали в США, чтобы выручить валюту для покупки нефти и прочего. А поступают технические алмазы в основном из бельгийского Конго.
– Постойте, но ведь все алмазные рудники мира контролирует «Де Бирс», а его владелец Эрнест Оппенгеймер – гражданин Великобритании.
– Все верно, – подтвердил Молотов. – Вот как раз через британский Каир их и везут, под видом посылок Красного Креста.
– Но… – запнулся, Шелепин, – разве Оппенгеймер не понимает, что это опасно? Конечно, еще Томас Даннинг говорил, что при трехстах процентах прибыли нет такого преступления, на которое не рискнул бы пойти капиталист. Но ведь рано или поздно информация всплывет, и тогда владелец «Де Бирса» получит по заслугам.
– Ничего он получит, – мрачно возразил Куликов. – Англичане покрывают его делишки, а у США нет сил, а может, и желания приструнить монополию. А вот от Германии Оппенгеймер получает сверхприбыль. Гитлер, по некоторым данным, платит «Де Бирсу» в тридцать раз выше рыночной стоимости, а это уже не триста, а три тысячи процентов.
Глава 21
Уши болели, но канонада, казалось, не утихала, а только усиливалась. Ничего подобного до сих пор мне ни видеть, ни слышать еще не доводилось. Мало того что сюда стянули чуть ли не всю армейскую артиллерию фронта, так еще и добавилось не меньше целой артдивизии резерва главного командования. Судя по мощному гуканью, работал очень серьезный калибр, не меньше восьми дюймов. От такого грохота дерево, служившее мне наблюдательным пунктом, непрерывно дрожало и грозило рассыпаться в щепки. Если залпы на миг стихали, то гул продолжал доноситься с левого берега, где рвались снаряды. Ни одна вражеская позиция, ни один дзот или блиндаж не остались без внимания. Жаль, правда, что для полного счастья не хватало ракетных залпов гвардейских минометов, прозванных с легкой руки Ландышевой «Наташами». Однако оказалось, что про них тоже не забыли. С приятным, греющим душу воем, потому что знаешь, что ракеты летят в противника, а не в тебя, огненные стрелы взмывали над рекой и устремлялись куда-то на юго-запад.
В бинокль я видел, как вдоль всей Нарвы и в поле за ней взметались темные разрывы, пылали костры и поднимался к небу черный дым. Постепенно с первого рубежа огневой вал сняли, перенеся огонь в глубину обороны, и по наспех возведенным переправам через Нарву потянулась техника. Лед в конце декабря уже достаточно прочный, да и саперы наверняка ночами ползали по замерзшей реке, проводя инженерную разведку. Но на всякий случай, пока шла артподготовка, они положили доски вдоль ледового маршрута.
