На прибрежье Гитчи-Гюми - [16]

– Откуда мне это знать? – изумилась я. – Я же его почти не вижу. Он приезжает поздно вечером, а рано утром уезжает. Последний раз он появлялся полгода назад меньше чем на сутки, а до того лет шесть или семь – ни слуху ни духу. Мы его терпим только потому, что ты утверждаешь, будто он отец Леопольда.

– Ты хочешь сказать, я никудышная мать? – спросила мамочка.

– Не заводись, – сказала я. – Библиотека закрыта, а Эдвард, скорее всего, заперт внутри. Что ты собираешься делать?

– Хотелось бы найти женский туалет, – сказала мамочка.

– Миссис Хартли случайно не родственница мистера Хартли, специалиста по пылесосам «Минотавр»? – спросила я.

– Не знаю, – ответила мамочка. Мы подошли к мэрии. – А это мысль! Может, она его мать?

Мы поднялись по лестнице к общественному туалету. Ни в одной кабинке бумаги не было.

– У меня в сумке есть салфетки, – сказала мамочка.

– Дай мне парочку, – попросила я. – Не понимаю, какое тебе дело до того, что Эдварда заперли в библиотеке. Пусть проспится, утром его выпустят.

– Не такой я человек, – сказала мамочка. – Понимаю, так было бы проще жить, но я не ищу легких путей. Надо сообщить в полицию.

– Скажи честно, – сказала я и покраснела, – он правда отец Леопольда?

– Видишь ли, у мужчин столько сперматозоидов, – сказала мамочка. – И эти крохотные головастики такие живучие. Наверное, можно провести генетический тест – только зачем? Дело сделано.

– У тебя тогда был кто-нибудь еще?

– Надо будет просмотреть дневник, – сказала мамочка.

– Никакого дневника ты не ведешь! – напомнила я. – Ты не помнишь, что сейчас происходит, а уж семь лет назад – тем более.

Мамочка вышла из кабинки.

– Даже зеркала нет, – сказала она, включая воду. Вода покапала и перестала. – У меня помада не стерлась?

– Можно немного подкрасить, – ответила я и направилась к другой раковине.

– Ну почему ты говоришь об этом именно сейчас? – сказала мамочка. – Кажется, я не захватила помады.

– Я точно не захватила.

– Давай зайдем в полицию и наведем справки, – вздохнула мамочка.

Средних лет полицейский сидел за столом и читал журнал, который при виде нас сразу убрал. В углу сидел другой полицейский, помоложе, рыжий и с носом крючком, что мне, при моей любви к птицам, даже понравилось.

– Добрый вечер, Евангелина! – сказал полицейский, сидевший за столом.

Это был Гарри. Мы называем его Гарри, хотя он предпочитает, чтобы его звали мистером Николсом. Я раньше никогда не видела его в форме. Собственно говоря, я даже забыла, что он полицейский.

– Ой, Гарри! – сказала мамочка. – Мы попали в ужасное положение.

Он приосанился.

– Ты больше на меня не сердишься?

– Разве что чуточку, – сказала мамочка. – Пожалуй, хороших воспоминаний все-таки больше, чем плохих. Помнишь, как мы разделись догола, забили косяк и завели ту идиотскую пластинку, которую я откопала на распродаже Армии спасения? – Рыжий полицейский в углу захихикал. – Кстати, эта пластинка, я не у тебя ее оставила?

– Моя пластинка с румбой! – воскликнула я. – Я-то думала, куда она задевалась. Это же моя пластинка. А я грешила на Пирса!

– Может, я ее под кровать засунула? – сказала мамочка.

– Давай сейчас не будем это обсуждать, – сказал Гарри. – Я при исполнении. Так в чем проблема?

– Он не мог поддерживать интимные отношения, – призналась мамочка.

– Мам! – одернула ее я. – Не желаю ничего об этом слышать.

– У него проблемы с простатой, – сказала мамочка. – Отсюда и импотенция.

– Ага, конечно, – презрительно бросил Гарри.

– Почему вы к нам больше не заходите, Гарри? – спросила я.

– Потому что твоя мама сумасшедшая, – сказал он. – По-моему, она шизофреничка. Не я один так думаю. Да вы все не вполне нормальные.

– Старый козел! Импотент! – сказала я, усаживаясь на скамью у стены.

– Куда-то нас не туда заносит, – сказала мамочка. – Гарри, давай не будем бередить прошлое. Ты же знаешь, я всегда считала тебя очаровательным мужчиной. Может, ты просто не находил меня привлекательной, откуда мне знать? Впрочем, я всегда полагала, что настоящий мужчина может оттрахать все, что движется.

– Евангелина, хватит бесед на посторонние темы! – сказал Гарри. – По какому делу ты здесь?

Мамочка застыла как вкопанная – ясно, напрочь забыла. Она начала судорожно рыться в сумочке.

– Вы только посмотрите! – сказала она, достав два засахаренных орешка, один бледно-розовый, другой белый. – Миндаль «Джордан». Он помогает мне сосредоточиться. – Она сунула орехи в коралловые уста и запела:

Река Иордан глубока, широка,

Аллилуйя!

Мед с молоком на ее берегах.

Аллилуйя! —

Кто-нибудь хочет миндаля?

– Черт! Какой ужас! – вдруг воскликнула я.

– Что такое? – спросила мамочка.

– Я только что сообразила, что лорд Саймон тоже не выходил из библиотеки.

– Какой лорд Саймон?

– Ну тот, англичанин. Он еще поселился в доме на шоссе, и его укусил коричневый паук-отшельник. Он настоящий лорд, из старой доброй Англии.

– Его укусил коричневый паук-отшельник? – спросил Гарри. – А он знает, как это опасно? Только вчера я отобрал кое-какую литературу по этому вопросу. Велел Фреду ознакомиться.

Он указал на птицеобразного персонажа в углу. Я ему подмигнула. Персонаж позеленел.

– Привет, Фред! – сказала я.