На преступнике – свастика - [13]

— Прежде всего, господа, — начал Гайслер, — я должен заявить, что был в свое время знаком с Питером Ментеном и хочу помочь правосудию справедливо разобраться.

— Как вы познакомились с Ментеном?

— Как эсэсовец с эсэсовцем.

— ?!

— Прошу вас, господа, верить мне: сам я никогда ни в одной акции по уничтожению людей участия не принимал, хотя и служил в карательной команде Шенгарта…

— Продолжайте…

— В начале июля 1941 года я находился в Лемберге — так мы, немцы, называли город Львов. Ментен, как мне стало известно, категорически отрицает факт своего пребывания там в те дни. Но я-то знаю, что он был там и именно тогда. Мы были в Лемберге вместе! Вот, я захватил с собой фото. Взгляните. Это — Питер Ментен, его легко узнать. Снимок сделан в Лемберге. И дата на обороте: «1941 год, июль».

— А кем написана дата?

— Помнится, самим Ментеном. Мы встречались с ним в офицерском казино. Он с энтузиазмом разглагольствовал о казнях евреев, да и людей других национальностей. Превозносил какого-то эсэсовца, который вместе с ним совершал эти экзекуции.

Гайслер рассказал еще, что Ментен неоднократно выражал намерение увеличить свои земельные владения в Прикарпатье.

Когда на следующий день в зале особой палаты Амстердамского окружного суда совершенно неожиданно для обвиняемого появился новый свидетель, бывший эсэсовец Гайслер, и показал изобличающую подсудимого фотографию, обстоятельно повторил перед судом все, что незадолго перед тем сообщил Хабермелу и Петерсу, от ментеновской самоуверенности не осталось и следа.

Еще в 1949 году, перед первым судебным процессом над Ментеном, когда он обвинялся в сотрудничестве с фашистами, но еще не было установлено его участие в расстреле советских граждан, Ментен сам говорил о своем пребывании во Львове в июле 1941 года. Теперь же он и это отрицал. Тогда, в 1948 году, и жена Ментена показала на допросе, что 3–5 июля 1941 года к Ментену пришли два немецких офицера и они втроем во Львов.

Когда прокурор зачитал эти документы, Ментен стал кричать:

— Я тогда не был в Подгородцах, предъявленные показания сфабрикованы!

Подсудимому нечем было опровергнуть показания свидетелей, и тогда он, обращаясь не столько к суду, сколько к присутствовавшим в зале корреспондентам, изрек: «Это кампания Советов против меня!», «Голландская юстиция продалась советским юристам!» Мир буржуазной прессы пестр и отнюдь не блещет неподкупностью. Нашлись такие газеты, которые подхватили ментеновские заявления.

Некоторое время на процессе подвизался в качестве эксперта по истории второй мировой войны некий профессор Руетер. Он использовал свою причастность к суду и получил допуск к секретному досье Ментена. Выписав оттуда все, что хотел, Руетер без решения суда выехал с этими данными на несколько дней из Голландии в ФРГ. Зачем, спрашивается?

Во-первых, он повез туда заключения баллистических исследований по делу Ментена, проведенных в СССР, чтобы их перепроверить и, если удастся, поставить под сомнение.

Во-вторых, посетить бывшего гестаповца Ландау. На совести этого гитлеровца тысячи погибших советских людей. В годы оккупации он занимал должность начальника гестапо в Дрогобыче. Ментен с Хейнингеном послали Руетера к Ландау в надежде, что вышедший сухим из воды, вернее из крови, бывший гестаповец поможет бывшему эсэсовцу выкрутиться, засвидетельствовав, что преступления Ментеном совершались по приказам свыше и в этом нет его вины.

Именно об этом говорил судье странствующий эксперт после возвращения.

Судья упрекнул его:

— Вы, профессор Руетер, слишком много на себя взяли, пытаетесь доказать, что порядки в гитлеровском государстве были вполне законными, все только выполняли инструкции.

Эксперт нагло парировал:

— А вы, господин судья, разве служили у немцев? Если бы служили, то поняли бы, что дисциплина у них была безукоризненная, даже для проведения экзекуций имелись точные инструкции.

О деятельности Руетера в качестве эксперта, его поездке с материалами дела в ФРГ прокурор Хабермел заявил:

— Я квалифицирую эти действия как противозаконные.

А Ментен патетически провозгласил:

— Ваши действия в суде, господин профессор, были блестящими!

Процесс продолжался. В суд был вызван свидетель Гауптман. Перед его допросом прокурор Хабермел обратился к судье Схруэдеру:

— Господин председательствующий, прежде чем начнется допрос свидетеля, специально прибывшего из Швеции, я хотел бы обратить внимание суда на то, что в Стокгольме Гауптману серьезно угрожали, отговаривали от поездки в Амстердам, в суд. Запугивали по телефону. В связи с этим шведской полиции пришлось охранять дом Гауптмана. Полицией Нидерландов также приняты меры по охране свидетеля Гауптмана. Пусть общественность знает о тщетных попытках провокаторов помешать отправлению правосудия!

— Да, действительно, — подтвердил Гауптман, — мне домой несколько раз звонили неизвестные лица. В первый раз кто-то на ломаном шведском языке сказал: «В Амстердам ехать не советую, сделаете глупость, за которую дорого поплатитесь!» Звонили даже по ночам, грозили, что будет мне «капут», если выступлю на суде.

— Благодарю вас, свидетель Гауптман, что вы не побоялись приехать в Амстердам на суд, — сказал Хабермел.