На повестке дня — Икар - [24]

— Если предположить, что армейская машина отвезла объект на встречу с султаном, она ведь через какое-то время и обратно его привезла, не так ли?

— Да, это так! — согласился ее собеседник. Его голос прозвучал ровно, будто ему было понятно, куда она клонит.

— Получается, не сразу привезла объект назад, то есть о чем-то они все-таки беседовали. И если объект предложил какой-то выход из создавшегося положения, он не был сразу отвергнут. Так?

— Скорее всего, так, л`аниса Калейла.

— Хорошо бы узнать, что именно было предложено.

— Для всех нас в высшей степени опасно не знать этого! — кивнул араб-осведомитель. — Гибель двухсот тридцати шести американцев — это катастрофа. Решается судьба нации. Моей нации, добавлю я. Так что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы она осталась нашей. Вы меня понимаете, дорогая Калейла?

— Понимаю…

— В самом деле? У вас ведь было гораздо больше преимуществ в Средиземном море, чем когда-либо у нас, в нашем Персидском заливе. Кажется, наступило наше время. Думаю, никому не удастся нас остановить.

— Я очень хочу, друг мой, чтобы это время наступило.

— Так сделайте то, что должны, л`аниса Калейла.

— Непременно! — Она достала из сумки короткоствольный автоматический пистолет, затем извлекла обойму с патронами. Вставила ее в основание рукоятки и защелкнула гнездо барабана. — А теперь уходите! — сказала она. — Мы понимаем друг друга, и сейчас вам лучше оказаться в другом месте. Пусть вас там увидят, но только не здесь.

— Да благословит вас Аллах!

— Лучше отправлю объект к Аллаху! Пусть помолится об успехе своего дела. Уходите! Объект выходит из пекарни. Я пойду за ним и сделаю то, что должна. У вас в распоряжении минут десять-пятнадцать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы оказаться вместе с остальными совсем в другом месте.

— Вы защитите нас, не правда ли? Вы — сокровище! Будьте осторожны, дорогая Калейла.

— А ему… Словом, дайте ему знать, чтобы на время затаился, а то становится чересчур назойливым!

— Я прямиком в мечеть Звади. Потолкую с муллами и муэдзинами. Святым глазам, как известно, вопросов не задают. Это недалеко. Я буду там минут через пять.

— Счастливо! — сказала Калейла и сразу направилась к фонтану.

Кендрик вышел из пекарни, повернул направо и зашагал в сторону квартала с весьма сомнительной репутацией.

Калейла остановилась как вкопанная. Он что, с ума сошел? Неужели не знает, что там запросто могут убить? А ей что делать? Черт возьми, вырядилась, как идиотка! Она сняла шляпу, затолкала ее в сумку. Нащупав рукоятку пистолета, крепко сжала ее. Господи, он погубит и себя, и ее! Как поступить? Времени для раздумий не оставалось, и она поспешила за ним.

Эван Кендрик шагал по разбитой мостовой неопрятной и неряшливой улицы. По обеим ее сторонам лепились друг к дружке глинобитные развалюхи, побеленные мелом пополам с синькой. Иногда между ними вклинивались коробки домов из песчаника — либо с пустыми глазницами окон, либо с полимерной пленкой вместо стекол, а то и просто с брезентом. Повсюду провисали оголенные электрические провода, грозившие всему живому смертельной опасностью.

Вечернее влажное тепло, смешанное с ароматами арабской еды, остро попахивало гашишем и тлеющими листьями коки.[23]

«Вот такие дела, конгрессмен! — усмехнулся Кендрик. — Вы совсем близко от преисподней — уже и смрад доносится со сковородок, на которых поджариваются грешники». Но, если честно, точно так же воняет летом и в Нью-Йорке. А здесь, в этом своеобразном арабском гетто, вытянутом вдоль не контролируемой властями полосы Оманского залива, как и прежде — нищета, запустение, наркотики и контрабанда.

Время от времени до него долетали взрывы смеха.

Кому нечего терять — тот всегда весел и бодр. Кто ж этого не знает! Влачат жалкое существование, но не унывают. Жизнь вообще-то удивительная штука! — пришла ему в голову мысль, хоть и не новая, но справедливая.

Эван Кендрик ударился в философские размышления.

Люди легко мирятся с неудобствами, а трудности, порождаемые бытом, с годами так или иначе забываются. Но если… Нет, не то!.. К примеру, у многих народов есть опыт тысячелетних страданий и мук, у некоторых опыт инквизиции, костров и виселиц, у других — массовых убийств, однако весь этот опыт ничто в сравнении с опытом труда, торговли, общения и дружеских задушевных бесед. Жаль, что рядом нет Мэнни Вайнграсса! Кендрик вздохнул. Да, так вот, пожалуй, опыт печали наиболее устойчив. Но если бы он взял верх над опытом счастья, которое каждый понимает по-своему, нельзя было бы жить на земле. Между прочим, у любого народа, многочисленного и крохотного, цивилизованного и не очень, свое представление о прекрасном. Например, у арабов слово «красота» и слово «верблюдица» обозначаются одинаково — «джамиля». И неудивительно, потому как для древних кочевых бедуинов не было ничего прекраснее этого двугорбого животного. Зато верблюду не пройти сквозь игольное ушко!.. Красивая метафора, спору нет, вот только в ее основе ошибка перевода, поскольку в оригинале не верблюд, а канат.

— Эй, красавчик! — окликнула его моложавая женщина европейского типа, сильно смахивающая на верблюдицу.