На пороге зимы - [155]

Он покосился на стену, будто сквозь неё был виден курган.

— Тем более не задирай его, — посоветовал Верен. — Без тебя получит.

— Не могу, — просто ответил Ардерик. — Вижу его рожу самодовольную и вспоминаю, как он пел: мол, всё спокойно, подумаешь, солеварни сгорели, а Эслинге огненными стрелами закидали, мы тут сами разберёмся… Сказал бы как есть, а лучше бы давно в столицу написал — и сотня наша была бы жива!

Верен хотел возразить, что в столицу могла бы написать и баронесса, но прикусил язык. А не знал бы тайну Ардерика, поверил бы, что в ненависти к барону виновна только погибшая сотня.

Верен вспомнил, с какой гордостью Ардерик нёс на мече ленту, повязанную баронессой, и вдруг понял, что уехать с Севера будет непросто. Он не говорил об этом ни с Ардериком, ни с Бригиттой, но когда война закончится, придётся что-то решать. Накатила острая тоска по дому и семье; старший брат, поди, уже растит первенца, сёстры либо повыходили замуж, либо просватаны, а у отца с матерью прибавилось седых волос. Увидеть бы их, обнять… Впрочем, что помешает ему выпросить полгода и съездить к родителям, когда всё уляжется? Быть может, даже с Бригиттой? Всё равно с таким сотником, как Ардерик, дома не засидишься. Север так Север. Не хуже любой другой земли.

* * *

Такко представлял Лиам грязной и пропахшей рыбой деревенькой. Оказалось — настоящий город, дворов на сотню. На улицах легко разъезжались телеги, дома тянулись вверх на три, а иные и на четыре яруса. Всё здесь будто строилось для великанов, широко и основательно. А потом Такко увидел в просвете между домами море. Серо-свинцовое, оно плескалось между гранитными склонами в обманчивом покое, но дальше, за каменными островками, на волнах вскипали белые буруны. С родных Аранских гор тоже было видно море, видел его Такко и потом, но не такое — тёмное, усеянное островами, изрезанное каменными мысами. Понятно, отчего в Лиаме строились свободно — не может быть другим город, откуда открывается безбрежный простор!

Дугальд Лиамский, военачальник, которого Такко помнил по зимним битвам, встретил гостей со всей мощью северного гостеприимства. Если и удивился визиту маркграфа, вида не показал. Знатный гость да в праздник — верный знак, что год будет богат! Пришлось заходить в какие-то дома — на удачу, обмениваться подарками, которым Такко быстро потерял счёт, и пить то эль, то местное вино, то снова эль. Кружкам Такко потерял счёт даже раньше, чем подаркам.

Праздничные столы стояли прямо на главной улице, и то и дело кто-то скрывался в доме, чтобы вернуться с полным блюдом или бочонком. Сразу видно, здесь войны не было: эль тёк рекой, пахло свежими лепёшками.

— Пока мы тут пьём, парни сторожат берег, — говорил Дугальд, багровый от выпивки. — Мышь не проскочит, малёк не проплывёт. Мы тут походили малость по протокам и смекнули, где искать нашу лису.

— Мы тоже провели разведку и ограничили область поиска, — кивнул Оллард и почти обречённо покосился на заново наполненную кружку. — Должен заметить, Бор-Линге расположена исключительно выгодно. Напади с моря — жители сбегут в горы. Напади с суши — уйдут морем.

— С моря прикроем! Не уйдёт, скотина! — беспечно пообещал лиамец и понизил голос. — Жаль только, парни у нас все с луками. Бьют метко да недалеко. А арбалеты нам не положены — по переписи-то мы идём как рыбаки, не воины…

— Вы получите арбалеты, Дугальд. Не много, но получите. Только поддержите нас с моря. Надеюсь, у вас хватит ума не хвастаться арбалетами перед имперскими счетоводами?

— Не сомневайтесь. Значит, как Светлый Перелом отгуляем, так и начнём охоту. — Лиамец стукнул кружкой о кружку Олларда, осушил, но Такко видел — взгляд у него совсем трезвый.

Пожалуй, этот разговор был последним, что Такко запомнил внятно. Они пили за здоровье баронессы и гибель Шейна, вспоминали зиму, клялись в дружбе. Солнце висело в небе, как прибитое, время, казалось, замерло. Потом откуда-то взялся забор, к которому прижималась спиной светловолосая девчонка; грудью же она прижималась к Такко, и он пытался объяснить, что надо бы переместиться в более укромное место. Но вместо девчонки вдруг появился такой же светловолосый парень на голову выше, и Такко пожалел, что столько пил, но драки не случилось — парень глянул на маркграфский медальон с гербом и только плюнул в пыль.

Затем Такко обнаружил себя в какой-то комнате, вроде как гостевой спальне, с неизменной кружкой эля — казалось, за день она приросла к руке. На столе стояло блюдо с копчёным и жареным, а напротив сидел Оллард в расстёгнутом дублете и почти сочувственно кивал, подперев щёку ладонью.

— Я подарил ей платок, и она пошла со мной к мосту, — рассказывал Такко, слушая себя будто со стороны. — Кто ж знал, что она замуж хочет?.. Мне и в голову не пришло! Я потом пришёл к ней… с ожерельем… но было поздно.

— Зачем пришёл?

— Ну я же её обманул… то есть не обманул, но как-то неловко вышло. Она добрая, милая такая, мне было с ней хорошо…

— Ну и дурак. Глупо жениться из жалости. Хуже — только по любви.

— Почему?

— Потому что глупо. Не связывайся с женщиной, которой захочешь открыть своё сердце! Оглянуться не успеешь, как будешь плясать под её дудку. Жениться стоит ради достойных целей: продолжение рода, иной общий долг. Остальное — вздор и ерунда!