На пороге юности - [41]

— Мальчик, ты куда едешь, не проспал поезда?

Олег вздрогнул, широко раскрыл глаза и, плохо понимая, где он и что с ним происходит, вскочил на ноги.

Большие вокзальные часы показывали десять. Прошло четыре часа с тех пор, как ушел Юрка. Где же он?

Ничего не ответив женщине, Олег заметался по вокзалу, заглядывая в углы и пугая пассажиров своим странным видом. Юрки нигде не было. Тогда Олег бросился на улицу.

Солнце стояло высоко и заметно пригревало землю. Привокзальные улицы, маленький садик с гипсовыми фигурками прыгающих детей заполнились народом. Люди спешили по своим делам, и никто не обращал на Олега ни малейшего внимания. Юрки не было видно и здесь. Что могло с ним случиться? Может быть, он забыл, что Олег остался на вокзале, и пошел на пристань? Может быть, он еще на рынке? Потерял деньги и теперь не знает, как быть? Но где его искать? И что делать в чужом городе без копейки денег, в пугающей прохожих одежде, снятой с огородного чучела?

Несколько раз прошелся он по проспекту, соединяющему вокзал с пристанью. Бульвары были по-летнему нарядны и оживленны. Олег полюбовался просторной площадью, гранитными парапетами скверов и цветников. Постоял у памятника погибшим воинам. Вновь вернулся и обежал весь вокзал, с надеждой заглядывая во все углы. Он уже не обращал внимания на то, что люди при его появлении хватались за чемоданы и начинали испуганно озираться по сторонам. Он все ходил и ходил по вокзалу, пока дежурный не выгнал его опять на улицу. Но Олег не отошел от вокзала и все топтался на широкой лестнице, всматриваясь в толпу прохожих.

Только когда вокзальные часы показали три, Олег наконец понял, что Юрка не придет. Он уселся на садовой скамейке, угрюмо поглядывая на застывшие в веселых прыжках гипсовые фигурки детей. Приходили самые грустные мысли. Может быть, с товарищем что случилось? Надо поспрашивать в больницах. Зайти в милицию невозможно. У Олега такой вид, что с ним в милиции и разговаривать не станут — заберут... Юрка казался теперь и лучше и приятнее. О плохих сторонах его характера думать не хотелось, и последняя ссора представлялась неправильной и ненужной.

Ссора на пароходе вспыхнула внезапно. Ребята долго стояли на палубе, любуясь берегами. Ранние сумерки неожиданно принесли туман. Волга стала таинственной и немного страшноватой. Огни бакенов исчезли. Пароход замедлил ход, шел будто ощупью, изредка останавливаясь и разрывая мутную темноту бархатистым басом гудка.

Продрогнув, ребята ушли с палубы и устроились возле машинного отделения среди мешков, ящиков и корзин. Несколько человек уже дремали здесь, пригревшись у теплой стены. Олегу спать не хотелось. Почему-то вспомнился дом, мать, которая не знает, где он сейчас, и, должно быть, волнуется, может быть, плачет. Вспомнилась школа, рассказы ребят о шлюпочном походе...

— О чем задумался, детина?

Юрка сидел рядом, прислонившись к плечу, и с легкой добродушной ухмылкой поглядывал на Олега сверху вниз. Олегу впервые захотелось поделиться с товарищем затаенными мыслями, сомнениями и огорчениями. Он заговорил сначала о доме, о матери. Вспомнил смешные и трогательные сцены домашних ссор и примирений, вслух размышлял о тех предположениях, которые строят теперь его родные, представлял себе, как бы встретили его дома, если бы он вдруг вздумал вернуться.

Юрка слушал угрюмо, но не прерывал. Казалось, он даже был заинтересован. Но когда мысли Олега перескочили на колхоз, где им удалось побывать, и Олег с удовольствием стал перебирать в памяти своих новых знакомых, Юрка заворочался и сел поудобнее.

— Ты понимаешь, — говорил Олег, — я никогда прежде не думал над этим лозунгом: «Кто не работает, тот не ест». А на самом деле он — правильный. И старик тот правильно сказал — хлебоеды. Ведь хлеб-то не все добывают, а едят его все. Да не только хлеб, я вообще говорю: каждый должен что-нибудь создавать. Не должно быть людей, которые только едят и ничего не создают, верно?..

Юрка опять заворочался и возразил:

— Что же, по-твоему, и ученых надо в плуг запрягать? А врачей и артистов куда?

— Да нет, — отбивался Олег. — Они ведь тоже создатели. Ну, как бы это сказать, культурных, что ли, научных ценностей.

— Вот то-то! — наставительно произнес Юрка. — А есть еще другие люди, которые руководят, указывают, понял?..

— Ого! Так ведь они должны еще больше знать! Быть еще лучшими специалистами. То есть не специалистами, а, так сказать, разбираться во многих вопросах!.. — Олег немного запутался и смолк.

— Это совсем не обязательно. Надо только уметь жить, — .решительно отрезал Юрка и даже рубанул воздух рукой. — Почему у Вальки Семенова у отца — машина, а у твоего отца нету? А ведь они оба бухгалтеры. Почему твоя мать работает, а моя мачеха только в парикмахерские бегает? А? Не знаешь? Ну и помалкивай. А я отлично все знаю и давно все понял. Можешь быть спокоен, я в борозде стоять не собираюсь...

Юрка, видимо, тоже увлекся и впервые стал развивать перед Олегом свои представления о жизни. Выходило у него так, что всякий человек стремится к богатству и власти. Только не всякий в этом открыто признается, а главное, не всякий умеет достигнуть того и другого. Все зависит от способностей и умения жить. Считаться надо только с теми, кто может тебе пригодиться. На остальных надо плевать с высокого дерева или просто обходить сторонкой, вот и все. Конечно, каждый действует по-своему: один стремится стать секретарем комсомольской организации, а другой пролезает в председатели колхоза...