На пороге трона - [213]

Бестужев встал; он, казавшийся всегда таким непроницаемым и прекрасно владеющим собою дипломатом, проявил смущение и неудовольствие.

   — Вы неосторожны, очень неосторожны, граф Понятовский! — сказал он. — Я дал вам ключ от потайного входа для того, чтобы скрыть от света наши политические сношения, а не для того, чтобы вы компрометировали меня своими личными делами.

   — После я готов выслушать все ваши упрёки, — возразил граф Понятовский, — но теперь помогите и спасите великую княгиню!..

Он поспешил к потайной двери и ввёл обеих женщин. Камеристка остановилась у дверей, а её спутница откинула вуаль, и Бестужев узнал Екатерину Алексеевну, бледную и взволнованную.

   — Теперь, конечно, не время делать упрёки, — сказал Бестужев, низко кланяясь великой княгине, — однако неосторожность должна была быть большая, — пробормотал он, — если создалось такое положение. Впрочем, об этом после. Я привык, — сказал он, причём его лицо несколько прояснилось, — использовать хорошие стороны даже самых неприятных положений, а теперь представляется как раз такой случай. Я уже два дня измышляю, как бы повидать мне вас, ваше императорское высочество, наедине.

В это время издали послышались глухие удары, а затем и голоса, доносившиеся среди обычной тишины дворца.

   — Это — мой муж, — испуганно воскликнула Екатерина Алексеевна, — он врывается сюда; он ищи нас... Спасите! Спасите! Спасите великую княгиню!

Бестужев прислушался, потом сказал, спокойно улыбаясь:

   — Не бойтесь, ваше императорское высочество, сюда не так-то легко проникнуть даже и великому князю, и, раз вы уже здесь, я ручаюсь за ваше спасение.

Вошёл приближённый камердинер графа. Екатерина Алексеевна закрыла лицо.

   — Его императорское высочество великий князь только что явился во дворец, — сказал камердинер, — и настоятельно желает говорить с вашим высокопревосходительством сейчас же; дворецкий ждёт ваших приказаний.

   — Пусть проводят его императорское высочество в мой приёмный зал, — сказал граф Бестужев, — и скажут, что я уже в постели, но сейчас буду иметь честь явиться к нему. Скажи дворецкому, что на это мне нужно во всяком случае не менее четверти часа, и распорядись, чтобы во дворе была приготовлена карета; кучер должен быть без ливреи, а лошади самые резвые; затем вернись сейчас же обратно. Ты проводишь этих двух дам через задний подъезд так, чтобы никто не видал их, отвезёшь их к Зимнему дворцу и доставишь к тому входу, который они тебе укажут. — Когда камердинер исчез молчаливо, как тень, Бестужев, улыбаясь, сказал: — Надеюсь, вы, ваше императорское высочество, знаете такой вход и не пожелаете возвратиться через главный подъезд Зимнего дворца? А теперь, — продолжал он, — выгадав четверть часа, что при известных обстоятельствах иногда дороже целого ряда лет, воспользуемся этим временем. — Усадив дрожавшую великую княгиню в кресло, он продолжал: — Сегодня ночью будет отправлен курьер к фельдмаршалу Апраксину, чтобы выразить ему неудовольствие государыни императрицы по поводу возвращения его армии и передать ему приказ о том, чтобы, несмотря на позднее время года, все силы были двинуты к Кёнигсбергу, так как по дороге туда ему противостоит только истомлённая армия фельдмаршала Левальдта. Я не решаюсь, — продолжал канцлер, — дать Апраксину пояснение к приказу и опасаюсь, что, не будучи знаком с внезапным поворотом обстоятельств, он не слишком будет спешить выполнить императорский приказ, как то при настоящих обстоятельствах необходимо для вас и для всех нас. Поэтому я прошу вас, ваше императорское высочество, послать ему письмо и настойчиво требовать выполнения приказа государыни. Если Апраксин умён, в чём я уверен, он поймёт смысл этого письма, а если бы эта переписка попала как-нибудь в другие руки, то такое письмо ни в каком случае не скомпрометирует вас.

   — Я на всё согласна, — ответила Екатерина Алексеевна, беспокойно прислушиваясь к тому, что доносилось извне. — Впрочем, я должна сознаться, что в эту минуту не в состоянии собраться с мыслями.

   — Вы, ваше императорское высочество, соблаговолите писать, а я буду думать за вас, что и является моей обязанностью.

С этими словами граф Бестужев положил на свой письменный стол лист бумаги, а великая княгиня почти бессознательно подошла и взяла в руки перо.

Она села за письменный стол.

Граф Бестужев стал диктовать:

«Вы знаете, мой милый фельдмаршал, с каким интересом Я всегда относилась к Вашим успехам, столько же славным для Вашего имени, сколько и для нашей храброй армии; вследствие этого Я позволю себе надеяться, что Вы примете как доказательство искренних, дружеских чувств мой совет и убедительную просьбу — быстро и энергично возобновить против Пруссии военные действия, которые вы прервали после блистательной победы при Гросс-Егерсдорфе. Хотя Я мало занимаюсь политическими вопросами, но всё-таки Мне кажется, что в последнее время положение прусского короля очень изменилось в неблагоприятном смысле для него, и Я думаю, что Вам будет легко окончательно отбросить уже поражённую армию или, по крайней мере, принять угрожающее положение относительно Кёнигсберга, если, быть может, из-за неблагоприятного времени года нельзя будет совсем завладеть этим городом. Этим Вы к заслуженным лаврам прибавите ещё несколько лишних листков и приобретёте ещё большее право на одобрение и благодарность Моей Августейшей Тёти, нашей всемилостивейшей Государыни Императрицы, которая милостью Бога оправилась от болезни и в полном здравии вновь приняла в руки бразды правления, на спасение Нашего отечества и на радость Своих подданных, из которых Я первая самым наиусерднейшим образом молю Творца о сохранении драгоценной жизни Её Императорского Величества».