— Ты не товарищ! Ни ему, ни мне…
— Может, мне объяснят, что происходит? — спросила я. Варя фальшиво засмеялась, облизывая губы.
— Шутки, обычные дурацкие их шутки. Барс приревновал…
Ланщиков сдул невидимую пылинку с рукава, небрежно поклонился мне и направился к выходу, демонстрируя полное безразличие к Барсову. Зазвонил телефон. Варя побежала в комнату.
— Что ты не поделил с Ланщиковым?
— Я не обязан отчитываться перед вами!
Неужели он ревнует Варю?
А ведь в школе Варя о нем мечтала. Он же влюбился в гордячку Глинскую, Барсов никогда мне раньше не грубил, даже когда я высмеивала довольно болезненно в классе его лень, легкомыслие. Этого юношу спасало чувство юмора и везение. Стрепетов говорил, что, если бросить его в реку, он вынырнет с рыбкой в зубах.
Вошла Варя.
— Звонила Лужина. Днем украли из антикварного магазина стол Стрепетова.
— Ограбили магазин?
— Нет, все на месте, только этот стол исчез, буквально у всех на глазах.
— Да кому надо было его красть?
— В магазине не понимают…
Мне вспомнились слова Ланщикова-девятиклассника: «Разве учителя знают своих учеников? Мы позволяем им думать, что они нас понимают…»
Я услышала иронический холодный голос Вари Ветровой.
— Ну, пошли продолжать нашу безоблачную семейную жизнь, муж мой! Больше на сегодня ты ничего не выкинешь?!
Она старалась не смотреть мне в глаза, точно боялась, что я что-то угадаю по ее лицу, как это бывало в школе. Она тогда не умела врать, притворяться, кокетничать. Ее всегда выдавало лихорадочное нетерпение, с каким она торопилась жить взахлеб, страстно, азартно.
И колокол тревоги забил у меня в висках, как при пожаре, все быстрее, громче, отчаяннее.
Следователь Максимов был в кабинете один. Увидев Оскину, он встал, поздоровался и сел против нее за приставной столик.
— Скажите, Марина Владимировна, — начал он, — какую роль в деле Стрепетова могла бы сыграть Лужина?
— Мне не совсем понятен ваш вопрос.
— Наверное, не вопрос, — заметил Максимов. — Скорее основания для такого вопроса.
Марина Владимировна кивнула.
— Постараюсь объяснить. Филькин утверждает, что приметы Лужиной совпадают с приметами женщины, которая в тот вечер выбежала из подъезда. Фигура, белые сапожки.
— Таких сапожек в Москве тысячи, — пожала плечами Оскина.
— Я и сам так сказал Филькину. Но есть и другие обстоятельства. Она работает в антикварном магазине. Кажется, вы туда ее устроили?
Марина Владимировна кивнула, и следователь продолжал:
— Знакомые у нее там появились разнообразные. Кстати, вы уже слышали, что старинный стол Стрепетова, сданный им на комиссию, был похищен из магазина?
— Ну не Лужина же его вынесла? Я уверена, что в происшествии с Олегом она никакой роли играть не могла.
— И все же Лужина резко изменилась в последнее время. Стала замкнутой, раздражительной, крайне настороженной…
— Разные бывают причины. Может, совпадение…
— Не исключено. Одна из одноклассниц Стрепетова сказала, что в этом столе был тайник. Кто мог еще знать об этом?
— Легенда о тайнике известна была всему классу. Стрепетов сам рассказал на дне рождения…
— Очень странная кража, — сказал следователь.
— Да, странная, — согласилась Марина Владимировна.
— А директора антикварного магазина вы давно знаете?
— Мы с Виталием Павловичем учились в одной школе…
Антикварный магазин находился рядом с ее квартирой, в первом этаже дома на набережной. Переехав в этот район, Марина Владимировна забежала в магазин из любопытства и встретила Виталия Павловича. Двадцать пять лет назад они вместе учились в школе, он был старше на два класса и шел на золотую медаль. Марину Владимировну в юности привлекали только высокие мальчики, и маленький большеголовый Виталий напрасно дарил ей цветы, опустошая клумбы в парке.
Жизнь после школы развела их достаточно далеко. Он поступил в летное училище, потом уехал служить. Она кончила университет, работала в институте, в школе. И когда Марина Владимировна впервые вошла в антикварный магазин, то Виталия, конечно, не узнала.
За канцелярским столом сидел маленький крепенький мужчина, почти лысый. Коричнево-красные щечки торчали, как у бурундучка, тугие и налитые, а темные глаза излучали доброжелательность и приветливость.
Магазин показался ей лавкой старьевщика. Вперемежку стояли и ценные, и малохудожественные вещи, отполированные до зеркального блеска, и обломки, рассыпающиеся в руках, — мебель всех веков и народов, гобелены, вышивки, коробки и коробочки выставлены были в огромном зале с колоннами.
В магазине было темновато, она медленно прохаживалась, любуясь наборными шкафчиками, ширмами, экранами. И тут услышала сзади себя очень знакомый, хоть и забытый голос.
— Мариша? Я не ошибся? Приятная неожиданность!
Давно ее так не называли. Оглянулась. Пожилой мужчина в прекрасном сером костюме качал укоризненно головой.
— Меня не узнать, понимаю…
Она всмотрелась.
— Виталий?! Что ты здесь делаешь? — на лацкане его пиджака сверкнул ромбик военной академии…
— Вообще-то я здесь директор, уже два месяца. — Виталий улыбнулся, умно и многозначительно.
— Шутишь?
— Зачем? У нас, летчиков-реактивщиков, жизнь интенсивнее, чем на гражданке. Я уже заработал свою пенсию, а бездельником жить скучно. Вот и пошел в институт торговли… на вечерний…
