На пороге чудес - [97]

Она так и сделала.

Москиты бросились на сетку, образовав темный комок.

Марина отшатнулась.

— Дыхание млекопитающих, вот что их притягивает. Кусают нас только самки, вы это знаете. Самцы никогда не заражаются и не распространяют простейших.

Он бросил вату на колготки, и москиты набросились на нее, как акула на кровавый кусок мяса. С минуту он наблюдал за ними.

— Они всегда верны себе.

На стене висели две пластиковые мухобойки с ржавыми ручками.

— Как вы проводите эксперименты? — спросила она, не очень стремясь получить ответ.

— Мы берем пять москитов из инфицированного ведра, — ответил Ален и похлопал по краю ведра, в которое она только что дышала. — Вы бы видели, через что мы проходили, когда я сюда приехал! Мы надевали спецкостюмы — честное слово! — перчатки, маску на лицо… Как будто и без того каждый десятый москит в этой местности не переносит малярию. Теперь я просто опускаю туда сетку. И я знаю, что делаю. Я помещаю пять москитов в чашку, накрываю ее куском нейлона, затем прикладываю чашку к руке, к ноге — неважно. Получив пять укусов, я убиваю москитов и кладу их под микроскоп, чтобы убедиться, что все они инфицированы. Вот и все.

— А потом?

— Ну, потом надо ждать. Малярия дает о себе знать в течение десяти дней. Но она не проявляется. Ни у кого из нас.

— Откуда вы знаете, что ваши москиты — те самые, опасные?

— Об этом нам говорит микроскоп, а потом время от времени мы инфицируем москитами из той же партии какого-нибудь мужчину из племени. Через десять дней у него начинается малярия. Мы приводим женщин, и та же группа москитов кусает их целый день — и ничего.

Ален наклонился над другим ведром. Подул в него, потом положил вату.

— А тот мужчина, который заражается малярией — как он соглашается на это?

Ален встал и пожал плечами:

— Возможно, если бы у этого туземца был адвокат, он мог бы посоветовать ему не соглашаться или предъявил бы претензии: мол, человек не понимал, на что согласился. У меня тут есть бутылка «коки». Энник я не говорю об этом. Они любят «коку».

— Вы угощаете их «кокой» и взамен заражаете малярией?!

— Только не преувеличивайте мое злодейство! Велики шансы, что эти мужчины и раньше болели малярией или все равно заболеют. Но если они заражаются в этой комнате, мы их лечим. Разница в этом. Лечить малярию — не проблема; проблема в том, чтобы создать вакцину от малярии. Ничего страшного, если они пару дней поболеют во имя прогресса науки, ради создания препарата, который защитит все племя, весь мир.

— Да, — согласилась Марина, слегка шокированная такими доводами. — Но ведь они не говорят, что ничего страшного.

Ален Сатурн поднял ведра и поставил их на полку.

— Марина, временами полезно отходить от американской медицинской системы. Это раскрепощает и позволяет мыслить более широко.

Он взял со стола пустую пластиковую чашку и показал Марине:

— Не хотите попробовать? Во всяком случае, вы сможете считать себя полностью информированной обо всех рисках и спасете какого-нибудь несчастного туземца — он не окажется на вашем месте. Что лучше всего — вы обойдетесь лишь пятью укусами, которые немного почешутся.

Марина подумала про лариам, про отца. Заглянула в чашку и покачала головой.

— Нет, пожалуй, я подожду.

— Исследования проводятся не в чашке Петри, и мыши — лишь часть их. Важнее всего — эксперименты на людях. Иногда приходится участвовать в них нам самим.

Но Марина не согласилась.

Прежде чем участвовать в эксперименте, она хотела съесть побольше коры.

Дорогой Джим!

Теперь я вижу, как исследования могут растянуться на годы, и никакого времени не хватит, чтобы понять, что тут происходит. Но я все-таки собираюсь домой. Первая проблема — лодка. Учитывая старания доктора Свенсон удержать меня, сомневаюсь, что она даст свою лодку. Впрочем, мимо проплывают и другие лодки, а в какой стороне расположен Манаус, я знаю. Думаю, я высмотрю какую-нибудь лодку и поплыву к ней сама. Если со мной поплывет Истер, кто нас остановит?

Марина написала уже много писем.

Она писала каждый день.

Доктор Буди оставляла на своем столе пачку конвертов, а Нэнси Сатурн великодушно делилась марками.

Итак, она возьмет с собой Истера к реке, и они доберутся до фарватера — по камням или вплавь.

Мимо проплывали лодки — ребенок в каноэ, изредка к племени жинта направлялось речное такси.

Но потом два-три дня вообще не было никого.

Когда Марина была занята, она заставляла Истера наблюдать за рекой, отдавая ему письма. Это иногда срабатывало. Андерс отправлял много писем, и некоторые все-таки дошли до Карен.

И все же Марина на самом деле ничего не сообщила мистеру Фоксу, хоть и писала часто. Она не написала ему ни про малярию, ни про беременность доктора Свенсон, ни про похороны Андерса.

Об этом она хотела ему сказать сама.

Истер и Марина любили больше всего вечернюю реку, когда птицы улетали на ночлег в свои гнезда, а солнце бросало на воду длинные тени.

Они сидели на сыром берегу, вдалеке от жарких костров лакаши. Ужинать было рано, но Марине хотелось уйти из лаборатории, размять ноги. Иногда они сидели полчаса, иногда до темноты. Они никогда не видели в это время лодок, но так приятно было сидеть и смотреть на красный диск солнца, постепенно скрывавшийся в джунглях, и она уговаривала себя — вот, еще немного, и покажется лодка.