На пороге Будущего - [45]

Это было начало Большого круга, первые скачки нового сезона. Заявки на участие подали десять крупных иантийских клубов, четыре мелких, а также клуб-победитель прошлого сезона из Матакруса. В начале круга члены каждого клуба проводили испытания собственных лошадей. Летом победившие скакуны соревновались между собой. И в конце круга, осенью, на заключительных скачках выявлялся победитель. Владелец лучшей лошади получал денежный приз от союза клубов, а также особый приз из рук царя — чашу для вина. Клуб-победитель имел право выставить лошадей в середине Большого круга в Матакрусе. Последние скачки сезона были одним из любимейших праздников в Киаре. Если же победа в них доставалась провинциалам, то и все шесть провинций страны ликовали следующие несколько дней. Вино лилось рекой, сотни телят и гусей подрумянивались на вертелах, установленных прямо на улицах.

Для того, чтобы привлечь внимание к самым первым в сезоне забегам, Хален много лет назад ввел правило начинать круг с выступления клуба, занявшего в прошлом сезоне второе место. Сам он не всегда мог присутствовать на скачках, но первое и последнее состязание старался не пропускать. Сегодня к тому же выступал клуб, за который традиционно болела царская семья. Поэтому Фарады были в черном с серебром — цветах «Черного всадника». Трибуны членов клуба находились напротив царской ложи, и оттуда повелителям беспрестанно махали черными флажками.

Хален был заядлым болельщиком. Но по традиции царь не может принадлежать ни к какому клубу, выставлять в Большом круге своих скакунов и делать ставки. Он выступал арбитром и спонсором состязаний, преподнося владельцам лошадей-победительниц малые кубки, а в конце круга торжественно вручал хозяину лучшей лошади года большой кубок. Каждый год эти чаши были разными. Их изготовлением заведовал особый мастер.

В перерыве между забегами в ложу поднялся Нетагор. Высокий, толстый, краснолицый, он степенно поклонился присутствующим. Прищуренные глаза внимательно оглядели малый кубок. Нетагор рассчитывал сегодня получить его. Обсудив с Халеном свои шансы, он еще раз раскланялся и удалился.

— Говорят, он купил несколько кораблей и намерен заняться торговлей с Островами, — сказал Пеликен.

— Так и есть, — подтвердил Хален.

— Видно, ему надело слышать прозвище «царь харчевен»! Решил подняться выше!

— Он предприимчивый человек. Посмотрите только, какого коня нашел! — восхитился Венгесе. — Говорят, отдал за него двадцать тысяч росит!

— Ты поставил на него? — поинтересовался Пеликен.

— Выигрыш невелик, семь из десяти зрителей уверены в его победе. Я поставил на номер двадцать восемь.

— Сериада, а ты на кого бы поставила? — Хален повернулся к сестре.

Царевна пожала плечами.

— Как бы ты посоветовал?

Хален с завистью смотрел на своих телохранителей, обсуждавших достоинства коней.

— Отдал бы что угодно за возможность поставить хотя бы десять монет на самого бесперспективного скакуна. Венгесе, хоть с тобой поспорим на сто росит! Говоришь, выиграет номер двадцать восемь? Тогда я болею за… Назови же номер, Сериада!

Венгесе обратил к царевне бесстрастный взгляд. Она опустила глаза.

— Номер тридцать один, — прошептала она. За ревом трибун командир гвардейцев не расслышал, наклонился к ней ближе. — Тридцать первый! — повторила она, взмахнув ресницами.

— Принято, государь. Двадцать восьмой против тридцать первого, сто росит.

Очередной удар гонга. Лошади помчались по кругу. Маленькие жокеи в разноцветных куртках приникли к их шеям. Трибуны неистовствовали. Хален и его друзья, наклонившись вперед, впились глазами в лидирующую тройку — номера двадцать пятый, двадцать восьмой и тридцать первый. Глядя на Венгесе, стучавшего кулаком по перилам, Евгения вспомнила свой разговор с Пеликеном. Венгесе не стар, богат, его положение при дворе прочно. Почему же он не женится, ведь в Ианте холостой мужчина получает меньше уважения, чем женатый!

Вскрикнула Сериада: на самом финише тридцать первый на полкорпуса обошел фаворита! Евгения удивленно оглянулась: ей еще не приходилось видеть, чтобы золовка радовалась так открыто. Лицо царевны раскраснелось, она смеялась и целовала брата. Ей следовало бы выразить сожаление командиру гвардейцев, но царевна даже не повернулась в его сторону.

И тут до Евгении начало доходить. Она смотрела на Сериаду и с трудом верила своим глазам. Но глаза редко ее обманывали, и оставалось только поразиться, почему они так долго держали ее в неведении! Ибо в эту минуту олуди ясно увидела, как умела видеть только она, что царевна любит Венгесе, любит давно и безнадежно. Вокруг ее изящной полной фигурки вился хоровод страстей: кроваво-красное желание, восхищение цвета раннего рассвета и темно-зеленая, унылая тоска по несбыточному. Этим чувствам было уже много лет. Евгения ругала себя последними словами. За два года она помогла сотням чужих людей, прилагала все силы, чтобы доказать свои новые способности, но ни разу ей не пришло в голову посмотреть на тех, кто был с ней рядом каждый день! Не поворачиваясь к Венгесе, она уже знала все и про него: он тоже любил, тоже желал и тоже смирился с тем, что у этой любви нет будущего.