На полпути к себе... - [63]

Вот с тех пор я поняла, что, когда человеку плохо, тогда и надо брать его в оборот хорошими делами. Но такими, что и тебе на пользу идут. Потом тот человек благодарен будет. Потому что в плохое время он же никудышный был…

— А если никудышный духом воспрянет? — перебила ее рассказ Юна. — Поймет он, что силен и может сам, без благодетеля, жить?

— Надо сделать, чтобы так не думал он, — будто топором отрубила свекровь. — В общем, женился мой Георгий Алексеевич на мне в сороковом году, — продолжала Мария Дмитриевна. — Уж я с него глаз не спускала! Вокруг него каких только танцев не выделывала, лишь бы его душенька довольна была…

«Вот что, Маруся, — сказал он мне как-то. — Давай годик-другой сами для себя поживем, а потом уж деток заведем».

А мне — лишь бы он со мною был. Он мне как детка. А тут через год и война грянула. Ушел мой Жорик на фронт. Я из ОСОАВИАХИМа уволилась. В магазин устроилась. Кассиром. Думаю, чего ломаться на заводе? Мне его надо дождаться, чтобы все во мне играло, а не измученной, изработанной встретить. Наконец война кончилась, а от Жорика ни слуха ни духа. Стала я справки наводить. Оказывается, он в Воронеже. На фронте себе жену нашел, из тех… И в Воронеж.

— Моя мама тоже на фронте замуж вышла, — не удержалась Юна.

— Порядочных там было немного, — сказала свекровь.

Юна вдруг почувствовала необходимость вступиться за женщин, несших в те суровые годы непосильную ношу солдат и деливших наравне с мужчинами все тяжести фронтовой жизни, за женщин, которые отдавали свои жизни…

— Между прочим, — у Юны дрогнул голос, — они не только, как вы заметили, выходили «там» замуж, но и воевали, погибали. Погибали, чтобы вы могли жить.

— Ну, и я говорю — были там порядочные! — вывернулась Мария Дмитриевна. — Не о них речь. Слухай дальше… Ну, приехала я в Воронеж. Жорик уже на работу устроился, на завод авиационный. Все у них с этой чин чином. Она в Жорика вцепилась руками и ногами. «Мой муж, — кричит мне, — не мешайте нам жить!»

Я же комнатку неподалеку от них сняла. Ведь не знаю, сколько времени там высиживать придется. Тоже кое-как на работу пристроилась. Развода Жорику не даю, а без развода какие они муж и жена? Так себе, приемыши. Это я так называю тех, кто сожительствует, а себя за мужа и жену выдают. И все-таки через два месяца я его высидела. Случай выпал, затянуть его к себе удалось. Стол приготовила. Все самое лучшее выставила. Дорогое. Даже бутылку коньяка. Только он того-другого откушал, как я ему в ноги повалилась. У самой слезы градом, а я к его ногам все крепче прижимаюсь и приговариваю: «Неужели я не люба тебе совсем? Не хочешь жить со мной — не надо. Отпущу я тебя. Только ребеночка хочу». А сама ласкаю его, китель расстегиваю. Он еще в военном ходил. Наверно, он тоже по мне соскучился, не знаю. Но смотрю — обмякает. А я все твержу свое: «Ничего мне не надо, только ребеночка».

Потом уже коньяку ему налила.

«Выпей, — говорю, — за здоровье наше!»

Радостная, возбужденная. Столько лет мужа ждала! И вот тебе — дождалась. От чужой вырывать приходится. Я потом и Ванечку учила, что за свое надо бороться. Если что — из глотки вырывать. Чтобы во всем он так делал.

Значит, радостная я вокруг Жорика вьюсь, а у самой мысль, как его опять к себе приучить? Бутылку-то того коньяка я ему всю вылила. Он хоть с фронта пришел, а к вину не пристрастился. Я бы, наверно, тогда и такое стерпела, если бы он и пил. Лишь бы со мною был.

И подняться с бутылки той он не смог. Раздела его. Уложила рядом. Вот он, комочек мой родной. Всю ночь глаз не смыкала. Обняла его крепко да всякие ласковые словечки нашептывала.

…Утром мой соколик в себя прийти никак не может. А как понял, где он, — заторопился и к ней побежал. Каково мне было смотреть на все это, как думаешь? В общем, прожила я в Воронеже больше полугода. Когда живот округлился, пошла я в партком завода. На него и на нее заявление написала. Она на том же заводе работала. Написала — вот, мол, жду ребенка, а муж из семьи ушел. После войны с такими делами строго было. Особенно к партийным придирались. А Жорик — член партии. Испугался он и ко мне вернулся! Тут легкие раненые у него заболели. Сложила я тогда манатки, Жорика своего ненаглядного под ручку и сюда, на юг, подалась. Ванюша уже здесь родился. В этом доме и поселились. Я в сберкассу контролером устроилась, а Георгий Алексеевич — все как-никак капитаном демобилизовался — в школу военруком пошел. Да прожили мы вместе недолго. Ванечке пять лет успело исполниться, как муженек мой и помер. От ран и воздух ему не помог. Так что ты думаешь? Открыла я еще, что все эти пять лет он с Воронежем, с той, переписывался. Кто ей сообщил об его смерти — не знаю, но только на похороны она приехала.

Ведь горе-то какое! Любимого мужа потеряла! А ее я как увидала — все во мне перевернулось и закипело. Подошла я к ней и каждое слово медленно так цежу: «Моим мужем он умер, а не твоим! И поминок тебе по нему не видать!» Здесь — бац — и без сознания упала. Очнулась, а на душе муторно. Любил все ж он ее.

Слушая свекровь, Юна подумала о том, что обе женщины, такие разные — и Фрося, и свекровь, — были верны своей единственной любви.