На полпути - [4]

Если мне не изменяет память, я собиралась рассказать о способном юноше из крестьянской семьи, который не находил себе применения в стране народной демократии, хотела написать историю этакого современного Люсьена Рюбампре.

Но я не учла двух обстоятельств. Первое, что земля круглая и поэтому нет края света. Эта маленькая задунайская деревушка находилась не на краю света, а очень близко от столбовой дороги истории. И второе, что у человека два круга кровообращения. Один соединяет различные внутренние органы и снабжает их кислородом, водой, солями, белками, углеводами и витаминами. Другой связывает человека с внешней средой, или, иначе говоря, с жизнью, и доставляет ему «продукты питания». Человек не может жить «на самообслуживании», потому что рано или поздно в нем иссякают здоровые соки и начинается самоотравление. Как вызывает отравление плохо функционирующая почка, так же отравляюще может действовать одиночество: оно способно смертельно отравить человека.

Я, как современный хирург, которого не удовлетворяют уже результаты переливания крови, постепенно осознала, что крайне необходимо меня оперировать или же мне самой сделать себе операцию системы кровообращения, связывающей меня с внешней средой, иначе говоря с жизнью.

Тут-то я познакомилась с деревенскими жителями, а также с тем человеком, которого убили прошлой осенью. Ему было тридцать четыре года.

Я его знала еще в ту пору, когда он вел свое единоличное (какое чудно́е слово, но теперь все употребляют его в том определенном значении, которое я и имею в виду) хозяйство. Мы не раз толковали с ним о нашей обоюдной нелюбви к деревне.

— Да найдется ли парень с головой, — сказал он однажды, — которому пришлась бы по душе деревенская жизнь? В наши-то дни, в середине двадцатого века… Вчера копал я в поле картошку. Мать принесла мне обед и новость о том, что в Советском Союзе запустили первый спутник. И я подумал: вот я здесь двумя руками выбираю картошку из лунок, а спутник крутится вокруг Земли. Поверьте, после обеда у меня пропала всякая охота копать картошку.

В другой раз он рассказал мне такую историю:

— Когда умер мой отец, я был тринадцатилетним мальчонкой. Через несколько дней по деревне прошел слух, что на нашем поле, на пашне у Большого тополя, появляется привидение. Оно приходит в полночь с межевым знаком в руках и бормочет: «Ох, куда мне его поставить? Ох, куда мне его поставить?» В дальнем углу нашего поля сходились границы трех деревень, на что и указывал межевой столб. Тот самый межевой столб и держало в руках привидение: «Ох, куда мне его поставить?» Я решил положить этому конец. В одну весеннюю ночь я пришел на пашню у Большого тополя, улегся на меже под деревьями и стал ждать. Все вокруг было залито таинственным лунным светом, дул легкий ветерок. Прошло некоторое время. Видно, я задремал, потому что, когда открыл глаза, в конце поля стояло привидение с огромным межевым столбом в руках. Я узнал его: это был мой отец, точно такой, как мы его похоронили, — в белой рубахе и портах, только у него успела вырасти небольшая бородка. Он прижимал к себе огромный межевой столб и бормотал жалобным голосом: «Ох, куда мне его поставить? Ох, куда мне его поставить?» Я собрался с духом и закричал: «Поставь его обратно, отец, туда, откуда взял!» Привидение тут же исчезло, а межевой столб остался в поле. Я протер глаза и решил, что все это мне приснилось. Разозлившись, я поплелся домой. Назавтра пошел я туда же сажать картошку и с изумлением обнаружил, что межевой знак стоит не на старом месте, а метра на полтора дальше от борозды, на нашей пашне. Я не оставил так дела, поехал в Дьёр за землемером, чтобы тот обмерил поле у нас и наших соседей. Как выяснилось, отец при жизни распахал чужую полоску земли, что не давало ему покоя и в могиле. Он приходил, чтобы поставить межевой столб на прежнее место.

Дани Мадарас рассказал мне эту историю в присутствии Ференца Мока, секретаря местной парторганизации, который был прежде председателем сельсовета и общественным деятелем с сорок пятого года. Тот слушал его со снисходительной улыбкой, а под конец спросил:

— Дани, а правда ли это? Или дедовские сказки?

Дани укоризненно посмотрел на него:

— Лучше не связываться с мужиком, который спрашивает, правда ли это.

Не странно ли? Спутник и привидение уживаются в одной голове. Но Дани не был странным человеком. Он был, пожалуй, обыкновенным крестьянином. И отличался лишь тем, что прочел много романов народных писателей, но так и не нашел в них героя, похожего на себя.

Его пырнули ножом в трактирной драке. То было в октябре.

Один незаслуженно забытый языкотворец окрестил октябрь «мустяником». Жаль, что в нашем языке не сохранилось этого меткого слова вместо ничего не значащего «октябрь»!

А тогда в октябре было вдоволь не только муста, но и молодого вина. Оно извлекало из сердца песню, а из кармана нож.

Уже целый месяц бастовали крестьяне, причем кооперированные, не единоличники. Трактир был штабом забастовщиков. Трактирщика звали Давидом. Крестьяне бастовали, так как считали, что им мало платят за их труд, то есть за «трудодень» — как говорят в кооперативах. (Читатель, даже если он горожанин, постепенно освоится с этими новыми словами, как за последние пятнадцать лет он освоился со словами: «форинт», «ДСВЖ»