На полпути - [37]

— Я не имею никаких дел с кулаками, — отрезал Ференц Мок и, ступая на персидский ковер, направился к двери. Он оставил в стакане недопитое вино.

Народ отказывался выходить на работу. Мока была страшно расстроена, а отец ее сказал хладнокровно:

— Этого следовало ожидать.

— Почему? — с удивлением спросила она.

— Люди не довольны руководством. Вернее, молодым Мадарасом.

— Не довольны? — поразилась Мока. — Почему?

— Я узнал об этом впервые недели две-три назад. Стало быть, недовольство возникло еще раньше. Кое-что я слышал… — И Ференц Мок злорадно усмехнулся.

— От кого вы слышали? — спросила девушка.

— От многих.

— Но все-таки от кого?

— Сначала от Лимпара…

И после некоторого колебания, поборов смутные угрызения совести, Ференц Мок рассказал об ужине у Макаи, умолчав о том, что ему предлагают стать председателем, он просто постеснялся дочери.

— Но, папа… — Пришедшая в негодование Мока с трудом подбирала слова. — Если вам так давно все известно, почему вы не приняли мер?

— А почему я должен был принять меры?

— Но это… ведь это… заговор. Сознательный саботаж.

— Почему? Разве люди не вправе быть недовольны руководством? Кто назначал председателя? Государство? Партия? Нет. Его выбрали члены кооператива. Точно так же они могут его сменить. В кооперативе полная демократия.

— Правильно. Но кооператив состоит не из двух кулаков.

— Они лишь выразили недовольство народа. Ты же видишь, не работают не только эти двое, а большинство.

— Потому что людей подстрекали. Потому что их натравливали на Дани.

— И надо было натравливать их на Мадараса.

— Как это понимать? — спросила Мока, пораженная словами отца.

— Меня ничуть не удивляет, что все недовольны Мадарасом. Я с самого начала им недоволен. Что тебя поражает? Ты тоже возмущалась, когда узнала, что он стал председателем.

Нежная кожа на лице девушки стала постепенно краснеть.

— Но он… он… с тех пор переменился.

У Ференца Мока вдруг зародилось подозрение.

— Уж не вскружил ли Мадарас тебе голову? — встревожился он.

— Да что вы? Разве можно, папа, вскружить мне голову? Но только я вижу… Весной он не соглашался обмерить снова приусадебные участки, а теперь сделал это.

— В том-то и беда, что он еще раз обмерил участки лишь для отвода глаз.

— Папа… ну, кулаки на него злятся. Разве это не доказывает, что он переменился?

— Нет. Это доказывает только, что он не устраивает ни их, ни нас. Он ни рыба ни мясо. А такие и господу богу не угодны. — Мок спохватился, что упомянул бога, и смущенно прибавил: — Старая истина.

— О нем нельзя сказать ни рыба ни мясо… Просто он на полпути, отошел от них и приближается к нам.

— Я уже видел однажды такого человека, который всю жизнь только и делал, что «приближался».

— Такого вы могли видеть лишь среди буржуев.

— А что из себя представляют крестьяне? Это предприниматели. Те же буржуи, только помельче.

Спор прекратился. Мока беспомощно замолчала. С тех пор как она вернулась домой из госхоза, у нее впервые возникла стычка с отцом. Она твердо знала, что не влюблена в Дани. Любви она не отводила главного места в жизни. Ей уже исполнилось двадцать три года, и она еще ни разу не влюблялась по-настоящему. Мока не жалела об этом, не искала любви, не тосковала по ней. Увлеченность работой и честолюбивые замыслы заполняли до краев ее жизнь. Но бывали у нее и горькие минуты, когда она видела детскую коляску и девушек, самозабвенно отплясывающих с парнями. Порой она чувствовала себя одинокой, отторгнутой людьми.

Мока знала, что влюбится лишь в такого мужчину, который не только понравится ей, но ответит ее высоким разносторонним требованиям. И для нее важнее всего было, каково его призвание, цель, которой он смолоду посвятил свою жизнь. А Дани действительно пока еще не отвечал ее требованиям. Но может быть, она предубеждена против него, думала Мока. И справедливо ли такое предубеждение?

— Значит, папа, вы совершенно не боретесь с этим заговором? — спросила она.

Ференц Мок, уже уткнувшийся в газету, раздраженно ответил.

— Почему я должен бороться? Моя задача — укреплять кооператив, а не защищать отдельные личности.

— Да, отец, но вы ничего не делаете для кооператива.

— До сих пор я делал все от меня зависящее. И теперь пытаюсь, — назидательно сказал Мок и обиженно снова углубился в чтение газеты.

Девушке хотелось спросить, не могут ли они предпринять что-нибудь сообща, а пожалуй, даже втроем, вместе с Дани, но она воздержалась. Она отдавала себе отчет в том, что отец им все равно ничем не поможет. Более того, он будет посылать в район докладные записки, не отражающие истинного положения вещей. И райком, наверное, не окажет им необходимой помощи. Это самое ужасное.

Полночи не спалось Ференцу Моку. После переговоров с кулаками он решил подождать, пока они спихнут Дани, а потом начать действовать. Но он не учел, что в кооперативе сильно ослабла трудовая дисциплина.

Теперь он не знал, как себя вести.

Если он выступит против забастовки, то укрепит положение ненавистного соперника.

Если не выступит, то где же его совесть, совесть коммуниста?

Ведь забастовка наносит значительный ущерб народному хозяйству и разлагающе действует на сознание ее участников.