На полпути - [27]

Как-то раз Дюри забыл захватить с собой ключ от домашнего чулана и в полдень прибежал в деревню. Он с удивлением обнаружил, что бутыль с палинкой стоит нетронутая. Тогда он понял, что его матери приходит конец. Она уже никогда не поправится, не сможет стирать, заниматься уборкой, готовить обед и ужин. Раньше, когда он возвращался вечером домой с поля, «ужин» еще носился по двору. Пока Дюри распрягал лошадей, задавал им сена, цыпленок уже оказывался на столе. Приправленный перцем, в сметанном соусе, он аппетитно дымился рядом с галушками и огуречным салатом…

Нет, брезент ни в коем случае не должны найти на чердаке у Регины, даже если он там.

Но Регина не желала вступать с ним в какие-либо переговоры или идти на соглашение. Дюри не оставалось ничего другого, как в последнюю ночь перед истечением трехдневного срока, когда Регина спала, залезть к ней на чердак и обшарить его. Под прошлогодним сеном он отыскал тщательно запрятанный брезент. Взвалив его на плечо и осторожно нащупывая ногами в резиновых сапогах ступеньки, спустился он в темноте с лестницы. Была теплая июньская ночь, ясная, безлунная. Дюри остановился на минутку за углом дома. До скирды надо было пройти около ста метров по открытому, вытоптанному коровами перелогу. Дюри не решался идти по нему. Его мог кто-нибудь увидеть, хотя бы Регина из окна. Справа аллея, густо обсаженная деревьями, темная, как тоннель, вела к шоссе. Лучше он донесет брезент до шоссе и оставит его в самом конце аллеи. На рассвете сторож все равно найдет его.

Шагов на тридцать отошел Дюри от дома, когда его ослепил свет электрического фонарика. Оторопев, он остановился и услышал удивленный возглас:

— Это ты… приятель?

Голос принадлежал председателю. Дюри бросило в пот. Он улыбнулся смущенно и с некоторым облегчением. Ведь с Дани они друзья и его можно не опасаться.

Но слева зашуршали ветки, и на аллее появился еще какой-то человек. Дани погасил фонарик, но было уже поздно: по ковыляющей походке они узнали сторожа, а тот, по-видимому, еще раньше при свете фонарика узнал их. Да, было поздно.

Трое мужчин окончательно растерялись. Особенно Андриш Сентеш. Если бы все произошло без свидетелей, с глазу на глаз… Тогда он сделал бы внушение вору, чтобы тот никогда больше не посмел притронуться к кооперативному добру, а сам никому бы этого парня не выдал, даже председателю. Знать бы, что Дани устроил тут засаду!.. Жалко, что он не узнал вора издалека… Да, глаза уже стали его подводить. Ведь ему показалось, что брезент несут два человека.

Стояла напряженная тишина.

Андриш Сентеш первым нарушил молчание:

— Ноги у меня ломит… видать, к дождю. Вы что, хотели скирду прикрыть?

И трое мужчин, подойдя в темноте к скирде, прикрыли ее сверху брезентом. Но над ней уже сделали крышу, так что люцерна не намокла бы и при самом сильном ливне, простояла бы сухая с осени до весны.

Покончив с этим делом, они все вздохнули с облегчением отчасти потому, что стали уже сообщниками.

Во дворе усадьбы Дюри сказал:

— Домой я теперь не пойду. В четыре часа мне все равно уже нужно быть здесь.

Они попрощались, пожав друг другу руки; Дани направился в деревню, сторож заковылял рядом с ним. На востоке уже рассеивалась мгла. Действительно, Дюри вскоре пришлось бы отправляться из дому в Ореховую долину.

Они добрались уже до шоссе, когда старик Сентеш заговорил тихим голосом:

— Он всегда первый появляется на ферме. При мне пригнали сюда весной скотину. Он сразу запомнил, где чья корова, какая у нее кличка и где ее место в коровнике. Без него и теперь не могут привязать как следует скотину… Он сплел себе крепкий кнут. Но мне думается, даже если бы вернулись старые времена, кнут ему в его маленьком хозяйстве не понадобился бы… Такой уж он незлобивый человек…

Погруженные в свои мысли, они молча дошли до седьмой сторожки.

— Дядя Андриш, сколько трудодней вы получаете? — спросил вдруг Дани.

— Шесть десятых в день.

— С сегодняшнего дня будете получать по целому трудодню.

— Эх, сынок, плохо ты меня знаешь, — с горькой обидой проговорил старик.

Покраснев до ушей, Дани стал смущенно оправдываться:

— Да вовсе не потому… Ведь вы заслужили. Такого хорошего полевого сторожа, дядя Андриш, сроду не было в нашей деревне. Раньше сторож приходил в поле и дрых там. Верно? А вы всегда тут как тут. Да к тому же еще вы закапывали весной колдобины на проселочных дорогах. Потом я-то знаю, почему вы никогда не ходите с сумкой, а еду носите в кармане. Это чтобы кто-нибудь не подумал: «Что же прячет в своей сумке сторож?» С самого начала надо было положить вам по трудодню.

— Ты председатель, — примиренно заметил старик. — Тебе видней.

Через несколько дней по деревне все-таки распространился слух, что Дюри Пеллек тайком вернул брезент. Может быть, слух этот пошел от Регины, может быть, от самого Дюри, может быть, от весело щебечущих воробьев — ведь в деревне тайн не бывает. В деревне только то остается тайной, о чем не пронюхал ни один человек.

Однажды утром перед началом работы Мока сказала Дани:

— В прошлый раз вы убедили меня, товарищ Мадарас, и я решила, если не выяснится, кто вор, то и бог с ним, мы не будем заниматься розыском. Но теперь уже нельзя оставить так дело. В деревне обо всем известно, и если люди увидят, что виновника не наказали, то совсем обнаглеют. «Айда воровать! Не найдут у меня краденого, хорошо, а найдут, так все равно ничего со мной не сделают…» На днях кузнец Лёринц жаловался, что замучился вконец с ремонтом телег. Поставит он новую ось, а через неделю привозят ему ту же телегу со сломанной осью. Возчик снял дома новую ось, запрятал у себя на чердаке, а старую, никудышную, приладил к кооперативной телеге… Он и страха не ведает, потому что с самого начала мы распустили людей. Разрешили им прирезать землю к своим приусадебным участкам — вспомните только, они украли двести хольдов земли, разрешили им не сдать семенной материал. Тогда еще я говорила, что всякая ошибка впоследствии скажется. Вспомните только…