На поле славы - [15]

— Я, во всяком случае, с процессом не выступлю, — улыбаясь, отвечал пан Грот, — но за остальных не ручаюсь.

— Вот в том-то и дело… Я думал даже съездить в Варшаву и попросить самого короля о покровительстве для сироты на будущее время, но у него голова теперь занята другими делами.

— Вот если бы у вас был сын, было бы очень просто: выдать за него девушку…

Но Понговский таким горестным взглядом окинул райгородского старосту, что тот на половине прервал свою речь. Долгое время оба молчали. Потом пан Гедеон заговорил прерывающимся от волнения голосом:

— Да… Это было бы очень хорошо… И скажу вам, что, если бы не эта простая вещь, меня, может быть, давно уже не было бы на свете. Мой сын еще ребенком был захвачен татарской ордой. Случалось иногда, что люди возвращались из языческого плена, когда о них уж и память пропала… Целые годы ждал я чуда, целые годы жил этой надеждой. Даже и теперь, когда выпью лишнее, думаю иногда: а вдруг — да? Бог выше наших человеческих ожиданий. Но эти моменты надежды коротки, а боль сердца продолжительна и непрерывна… Нет! Зачем мне обманывать самого себя? Не соединится моя кровь с кровью Сенинских, а если родственники мои растащат мое имущество, то и это последнее дитя того рода, которому я всем обязан, останется без куска хлеба.

Некоторое время оба пили молча. Пан Грот думал о том, как бы смягчить боль, которую он невольно причинил хозяину, и чем бы его утешить в его горе. Наконец ему пришла в голову мысль, которая показалась ему очень счастливой.

— Э, — проговорил он, — на все есть средство. И вы, братец, можете безо всяких препятствий предоставить девушке кусок хлеба.

— Какое же это средство? — с видимым беспокойством спросил пан Понговский.

— Разве не случается, что старые люди женятся даже на подростках. Примером из истории служит великий гетман Конештольский, который, будучи еще старше вас, женился на совсем молоденькой девушке. Правда, что он умер в первую же ночь после свадьбы, но не умерли же ни пан Маковский, ни пан ловчий Рудницкий, хотя обоим было по семидесяти лет… Вы тоже человек еще крепкий… Если бы Господь Бог еще благословил этот брак потомством, то тем лучше, если же нет, то вы оставите молодую вдову в полном покое и достатке, и она еще сможет выбрать себе мужа, какого захочет.

Трудно сказать, не приходили ли подобные мысли и раньше пану Понговскому в голову, но во всяком случае, выслушав слова райгородского старосты, он сильно смутился, налил слегка дрожащей рукой меду старосте, причем перелил через край, так что благородный напиток полился со стола на пол, и сказал:

— Выпьем!.. За успехи христианского оружия.

— Это само собой, — отвечал пан Грот, следуя за течением своих мыслей, — а вы в свою очередь подумайте о том, что я вам сказал, потому что мне кажется, что я попал верно.

— Ну что вы! Где там! Выпьемте-ка еще!

Дальнейший разговор был прерван передвиганием стульев у большого стола. Пани Винницкая и панна Сенинская пожелали отправиться на покой. Звучный, как серебряный колокольчик, голос девушки начал повторять: «Спокойной ночи, спокойной ночи»; потом она сделала изящный реверанс перед Гротом, поцеловала руку пана Понговского, словно котенок, потерлась лбом и носиком о его плечо и вышла. Циприанович, Букоемские и Тачевский вышли вслед за дамами. В комнате остались только два старика и беседовали долго, ибо пан Понговский приказал подать новую баклагу лучшего меда.

II

Была ли это простая случайность или проделка девушки, неизвестно, но только в большой комнате флигеля были помещены четыре брата Букоемские, а Циприанович вместе с Тачевским в другой, поменьше. Это обстоятельство сильно смутило обоих, и чтобы не нужно было разговаривать, они сейчас же начали читать молитвы и читали их дольше обыкновенного. Однако, когда молитвы были окончены, в комнате воцарилось неловкое молчание, которое тяготило обоих. Хотя они и не питали друг к другу дружеских чувств, оба понимали, что этого не нужно обнаруживать и что до поры до времени, особенно в доме пана Понговского, следует вести политику.

Тачевский отстегнул саблю, вынул ее из ножен, посмотрел на острие при свете камина и начал протирать ее платком.

— После мороза, — проговорил он не то самому себе, не то Циприановичу, — она запотеет в теплой комнате, ржавчина и готова.

— А в прошлую ночь она, должно быть, здорово промерзла, — ответил Циприанович.

Он сказал это безо всякой задней мысли, просто потому, что вспомнил, что Тачевский, действительно, провел предыдущую ночь на трескучем морозе. Но тот сейчас же уперся концом сабли в пол и быстро взглянул ему в глаза.

— Вы намекаете на то, что я сидел на сосне?

— Да, — просто отвечал Станислав, — ведь там у вас печки не было.

— А что бы вы сделали на моем месте?

Циприанович хотел уже ответить: «То же самое», но так как вопрос был задан резким тоном, то он возразил:

— К чему я стану ломать себе над этим голову, когда меня там не было.

Гнев мелькнул на лице пана Яцека. Чтобы сдержать себя, он начал дуть на саблю и протирать ее еще сильнее. Наконец, всунув ее обратное ножны, он произнес:

— Бог ниспосылает приключения и опасности.