На пике века. Исповедь одержимой искусством - [28]

Шрифт
Интервал

В Венеции Лоуренсу пришла в голову нелепая идея сшить себе соболиную шапку, чтобы защитить уши от холода. Мне кажется, он видел в ней некий символ власти. Я отказалась удовлетворять это крайне экстравагантное желание. Вместо этого, после множества ссор, я заказала для него итальянскую офицерскую шапку из черной ткани с бархатным отворотом. Поначалу она ему не понравилась, но вскоре он понял, как хорошо она смотрится с его красивыми светлыми волосами, и сам привязался к ней.

Когда сезон дождей наконец прогнал нас из Венеции, мы поехали в Рапалло. Там по крайней мере было солнце, но за это пришлось заплатить. Невероятно скучный городишко! Там мы встретили Эзру Паунда и, вступив в его теннисный клуб, каждый день играли с ним теннис. Эзра играл хорошо и голосил как петух при каждом удачном ударе. Позже, когда мы встретились в Париже, я сказала ему, что терпеть не могу его обожаемый Рапалло, на что он ответил: «Может, у тебя с ним связаны неприятные личные воспоминания?» Несомненно, так и было. Помимо ужасной скуки мою жизнь омрачали постоянные ссоры с Лоуренсом.

В канун Нового года мы посетили вечеринку в частном ночном клубе. Лоуренс приревновал меня к мужчине, который пригласил меня на танец, и, подойдя к его столу, оскорбил его. За этим последовал большой скандал. Лоуренс схватил меня за плечи и швырнул о стену. Такое обращение мне пришлось совсем не по нраву, особенно если учесть, что я снова носила ребенка. В конце концов нас насильно вывели из заведения и с тех пор косо смотрели в теннисном клубе.

Однажды вечером мы с Лоуренсом сильно поругались наедине. Началось все с того, что он назвал Бениту скучной, а я в отместку обозвала Клотильду шлюхой. Это так разозлило Лоуренса, что он разбил вдребезги туалетный набор из панциря черепахи, который я купила в тот день после нескольких месяцев торгов, как это всегда бывает у итальянцев. Он прекрасно знал, что набор для меня значил. У меня с детства был комплекс, связанный с туалетными наборами, из-за моего трепета перед серебряными щетками и гребнями моей матери. В детстве я потратила все свои сбережения в магазине на бульваре Осман на набор из двадцати трех предметов из слоновой кости для собственного туалетного столика. Они для меня были чем-то вроде фетиша; на каждом предмете я заказала гравировку своего имени, Пегги. Со времен своей поездки в Италию с Валери я мечтала приобрести набор из панциря черепахи на замену тому первому, из слоновой кости, который уже давным-давно потерялся.

Разбив его, Лоуренс ранил меня неописуемо. После этого он потащил меня на берег моря и, несмотря на холодную ночь, бросился в воду, не раздеваясь. Затем он настоял на том, чтобы мы пошли в кино, где он сидел и трясся в мокрой одежде. Так что предположение Эзры, что у меня от Рапалло остались не лучшие воспоминания, имело основания.

Мы поехали на автомобиле дальше по берегу и по дороге в Париж обнаружили очаровательное местечко под названием Ле Канадель. В то время о нем почти никто не знал, и оно оставалось неосвоенным. Находилось оно посередине между Сен-Рафаэлем и Тулоном на берегу под Маурскими горами. Там был длинный безлюдный песчаный пляж, обрамленный сосновым лесом. Мы остановились в убогом мелкобуржуазном отеле, но ниже него обнаружили кафе-гостиницу мадам Октобон, где, несмотря на простую обстановку, подавали великолепную еду, и люди приезжали издалека, только чтобы поесть здесь. Мы решили поселиться в этом уголке мира и стали узнавать, есть ли в округе дома на продажу. Нам сказали, что есть один, примерно в миле. Дом назывался «Ля Круа Флери»; в нем каждую зиму останавливались Кокто с Раймоном Радиге. Он стоял почти у моря и имел собственный пляж, тянувшийся примерно милю в сторону мыса Кап-Негре. На этом пляже высадились первые американские войска в 1944 году для освобождения южной Франции.

Это был не слишком приветливый, но приятный белый оштукатуренный дом в прованском стиле. Двойная внешняя лестница вела на балкон, через который можно было пройти в три просторные комнаты. В задней части располагались еще три комнаты и ванная. Из-за скромных размеров дома владелец пристроил к нему крыло, что сделало его не только сносным, но даже заманчивым. Крыло это состояло из одной большой залы с огромным камином и тремя французскими окнами, которые упирались в высокий потолок и выходили на прелестную террасу с апельсиновыми деревьями и пальмами на высоте сорока футов над уровнем моря. На первом этаже находилась кухня с простой угольной печью, еще две комнаты и уборная. Там не было ни телефона, ни электричества, зато было много солнца и сосен, море и уединенный пляж. Чего было еще желать? На другой стороне дороги стоял двойной гараж с тремя комнатами для прислуги. Слева от дома было три четверти акра невозделанной земли, поросшей соснами, и в этом крошечном лесу затерялась зеленая деревянная хижина.

Мы купили дом, и его хозяин, как это всегда делают французы, немедленно заключил договор в присутствии нотариуса из Коголена, который оказался на месте, и мы подписали гарантийную бумагу.

Тем не менее, придя домой, я еще раз подумала о своем поспешном поступке и пожалела о нем. Не то чтобы мне не нравился дом — напротив, я влюбилась в него; однако я поняла, что мы предложили за него слишком много денег, и не просто предложили, а в письменной форме, заверили в присутствии нотариуса свою готовность их выплатить. Мы обсудили это с Лоуренсом и решили вернуться и сказать, что отправили телеграммой в Америку запрос на средства и получили отказ, поскольку все деньги находились в доверительном фонде. Мы сказали, что через несколько месяцев поедем в Нью-Йорк и постараемся добыть необходимую сумму. Владельца дома это так испугало, что он согласился снизить цену на треть, что уже больше походило на ту сумму, которую нам стоило предложить с самого начала. Дабы сохранить лицо, он заявил, будто делает это только потому, что мы не претендуем на использование этого дома в качестве отеля. Таким образом, мы навсегда лишились привилегии называть нашу виллу очаровательным именем «Ля Круа Флери» и права сдавать ее в качестве гостиничных номеров или продать для тех же целей.


Рекомендуем почитать
Аввакум Петрович (Биографическая заметка)

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.


Путник по вселенным

 Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.


Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.