На первый взгляд - [51]

– Что ты делаешь, сумасшедший?

– ЛэсиБлаш может провести десять минут, ожидая, пока ее лак для ногтей высохнет, но Лэси Роббинс – самая нетерпеливая девушка, которую я только встречал.

Он манит меня в большую прихожую несколькими уровнями ниже. Я сажусь на спинку серого дивана, пока он возится с розеткой, подключая iPhone.

– Она бутафорская, – замечаю я.

– Ты говоришь это только после того, как я две минуты пытаюсь подключиться, – он достает из кармана мобильник и включает свой новый альбом. Кладет телефон на приставной столик.

– Что ты делаешь?

Устраиваю нам бал.

– Ты странный.

– И тебе это нравится, – он подает мне руку, и я машу ему, прежде чем за нее взяться. Мы начинаем танцевать под… ну, под него.

– Ты хоть понимаешь, какой это непередаваемый нарциссизм – вальсировать под собственную музыку?

– Я притворяюсь, что это какой-то другой безумно талантливый музыкант по имени Тайлер Лэнс.

Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Мы танцуем в течение трех песен. Сближаемся все тесней. Потом он обеими руками берет полароид для слащавых селфи с выпускного.

Мы снова танцуем. Прижавшись друг к другу так, что мне кажется, каждый его нерв оканчивается в моем теле. Или мой – в его. Его щека царапает мою, и это восхитительно. Он мурчит мне в ухо, подпевает себе, заставляет меня смеяться.

Музыка прекращается и он говорит:

– Этим утром я получил расписание гастролей.

Слова виснут в пустоте между нами.

– Правда? Здорово. Когда ты…

– Я шесть месяцев буду в туре, – быстро говорит он. – Уезжаю после концерта в Мэдисон-сквер-гарден.

Через три недели. Внезапно. Я чувствую себя самой большой идиоткой в мире. Может, он пытается мне сказать, чтобы я не воспринимала этот вечер слишком серьезно? Зачем мы вообще устроили свидание, если он скоро уезжает? И так надолго. – Я сглатываю.

– Круто. Рада за тебя.

– Полгода – это для меня настоящая победа. Когда отец был нашим менеджером, мы колесили пару лет.

– Пару лет?

– Плюс-минус. У нас был тур в год длиной, и помню, я мечтал поспать в собственной постели и съесть мамины макароны с сыром. Когда оставалось отыграть последние три концерта, отец собрал пресс-конференцию и объявил, что тур продлится еще десять месяцев. Как-то так.

– Твоим братьям тоже было трудно?

– Они держались вместе.

Я кладу голову ему на грудь. Такое простое движение не может сделать жизнь бесконечно лучше, но почему-то делает.

– Выпускной у нас просто супер. Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – он опускает подбородок мне на макушку. – Оказывается, я буду в Перте, в Австралии, в середине января. Один. Просто бардак.

– Ты родился двенадцатого января, да? В Австралии будет лето. Сможешь сходить на пляж.

Мы прекратили танцевать.

– Слушай, а я ведь даже не знаю, когда у тебя день рожденья, – говорит он. – Так многого еще не знаю.

– Шестого декабря. Моя лучшая подруга вот уже восемь лет пытается вытащить меня в клуб, а я там ни разу не была.

– Клубы переоценивают. Дни рождения тоже – сплошное разочарование. Когда мне было пять, Ги уронил мой клубничный торт на траву и открыл все мои подарки.

– Ой.

– А теперь ты делись. Твой худший день рожденья?

Я думаю всего секунду.

– Восьмой. Бабушка пропустила праздник, потому что смотрела на танцевальное выступление моей кузины. А лучший – десятый, когда папа взял нас с Синт пить чай в Плазу.

– Мой лучший – седьмой, когда мама заказала пирожные каждому. Свои я спрятал, и Гаррет их не спер.

– Вау. Звучит… эпично?

– Уверяю тебя, так и было.

Мы вгрызаемся в сэндвичи, хрустим чипсами.

– Барбекю из ребрышек. Самый лучший вкус, – он смотрит на меня выжидающе, но я давлю чипс большим пальцем.

Однажды Синт рассказывала мне о «беседе» – игре, когда два человека проводят ночь, пытаясь лучше узнать друг друга. Но беда в том, что чем больше я о нем узнаю, тем больше он мне нравится и тем труднее мне будет, когда он уедет в тур. Я почти хочу, чтобы этого свидания не было. Чтобы я никогда не целовала его.

Ладно, может, насчет последнего я погорячилась. Целоваться с ним чертовски здорово.

Тайлер пихает меня под руку.

– Любимый вкус картофельных чипсов. Давай.

Я бросаю на него еще один взгляд.

– Ты скоро уезжаешь.

Я не понимала, насколько его улыбка вымученная, пока она не исчезла в один миг.

– Да.

– Тогда зачем все это? В чем смысл?

– Смысл в том, что ты мне нравишься. Я еду в тур, а не умираю, – он снимает черный шнурок с шеи и склоняется ко мне.

Я тоже наклоняюсь, и он надевает его на меня. Это пропуск вроде вчерашнего, только на нем золотыми буквами с завитушками написано: «Мэдисон-сквер-гарден».

– Что это?

– VIP-пропуск на мой концерт. Послушай, я понимаю, что времени у нас мало. Но мой тур – это не конец света. Это начало новой эры для меня. И я надеялся, что для нас тоже.

– Так значит, – медленно говорю я, изучая пропуск, – твой концерт в Эм-Эс-Джи – это символ? Наша ночь?

– Именно. Так я его вижу. Нам не надо расставаться, Лэс.

Я чувствую, как на губах расцветает улыбка. Может, я не совсем так представляла себе первые отношения, но он прав. Было бы безумием не рискнуть.

Мы заканчиваем ужин и включаем кино, но не смотрим, потому что все еще продолжаем прежние разговоры (выясняется, что он не только против салата из яиц, но и питает странное отвращение к мюсли, а одно упоминание о горчице его бесит). Мы оба безутешно мечтали о домашнем животном, но Тайлер не мог его завести из-за разъездов, а я – потому что мама сошла бы с ума, увидев немного меха на мебели, хотя мы с папой всегда говорили ей, что