На перепутье - [123]

Костас разлил остатки шампанского по бокалам.

— Все в порядке, моя маленькая девочка. Ничего страшного, если ты пойти на эту вечеринку без твой папа и мама. Ты уже большая девочка. Мы не хотеть, чтобы ты нас стеснялась.

— Нет! — Отбросив руку Ники, Кэлли обежала стол и бросилась в объятия отца. По ее лицу ручьями текли слезы. — Нет, папа! — Она захлебывалась слезами. Чем были вызваны эти слезы? Вниманием ее старшей сестры? Или теплом руки Ники (той самой, от которой когда-то схлопотала пощечину), а может быть, добротой ее родителей, боящихся поставить ее в неловкое положение? Возможно, также пренебрежением Перри, забывшем о ней, после того как он получил то, к чему стремился? А вероятнее всего, это было первым шагом во взрослость — открывшееся ей вдруг понимание того, что же на самом деле представляет собой жизнь?

Кэлли взглянула в синие глаза Костаса, такие же синие, как у нее, и подарила ему улыбку прощения за все преступления, которых он не совершал. Она с надеждой посмотрела на Ники, ища прощения в его глазах, и нашла его. Она подошла к елке, открыла коробку, в которой лежал подарок отца, и надела браслет на руку.

— Если мы пойдем на открытие музея…

Она совершила ошибку, большую ошибку, но отец всегда учил ее: в тех ошибках, из которых ты делаешь правильные выводы, нет ничего страшного. Что же, она сделала важный вывод из своей ошибки, и никто в ее семье никогда не узнает о совершенной ею глупости. Она будет высоко держать голову, если встретит Перри Готарда на вечеринке, потому что ошибок не следует стыдиться.

— Если мы пойдем на открытие музея, — повторила она, перестав плакать и глядя на отца сияющими глазами, — мы пойдем все вместе. Спасибо тебе, папа… за все!

Костас поцеловал Кэлли в лоб и погладил по голове. Затем оглядел стол, охватив всех взглядом, и поднял бокал с вином.

Глава тридцать шестая

Костас медленно спускался по лестнице в сопровождении запахов жареного мяса и пудинга, ворча себе под нос:

— Написано же: «Закрыто на новогодние праздники». Почему они не могут оставлять меня с моей семьей хоть на один вечер, а не стучать, стучать и стучать в дверь вот так? И раз я не открывать дверь через пять минут, они же должны понимать, что я не хочу…

— Леон, мальчик мой! — Руки Костаса быстро обхватили ссутуленные плечи Леона. Он сразу разглядел его замученные глаза и втащил неожиданного гостя в переднюю. — Входи же! Пошли наверх! Ресторан закрыт на пару дней. Мы встречать Новый год уже сегодня, и все поужинать, но ты будешь разделять с нами десерт и кофе.

Леон послушно следовал за Костасом. Поднимаясь по лестнице, Костас повернулся к нему и таинственно шепнул:

— Знаешь, она ведь ненадолго уезжает. Что мы можем поделать? Мы ведь тоже хотеть, чтоб она остаться в Америка навсегда. Но кто может сказать, что сделать ребенок? Ты только не забывай, мой мальчик, мы здесь всегда тебе рады, с моей дочерью и без нее. Не надо ли тебе помочь? Похоже, эта штука тяжелый.

Леон поудобнее ухватился за тяжелый предмет, который нес в руках.

— Нет, не нужно. Спасибо, Костас, за теплые слова. — Он понятия не имел, что Тара снова улетает в Грецию. После Палм-Бич они не разговаривали, но расстались по-доброму. Почему же она уезжает, ничего не сказав ему? Что же, все равно он должен сделать то, что хотел.

— Только взгляните, кто прийти разделить с нами праздник! Ники, налей Леону бокал вина или… — Он внимательно вгляделся в Леона, — чего-нибудь покрепче? Узо? Так как — вино или узо?

— Только кофе, благодарю вас. — Краем глаза Леон заметил огромную елку, увешанную традиционными греческими украшениями, под ней еще не развернутые коробки с подарками и стол, заваленный едой. Но по-настоящему он мог сосредоточиться только на потрясенном лице Тары. Ему казалось, он читает ее мысли: «Зачем ты пришел, даже предварительно не позвонив?»

— Привет, Леон, — коротко сказала она.

Маргарита поспешила налить ему кофе. Она тоже заметила темные круги вокруг потухших зеленых глаз Леона. Кэлли подала ему тарелку со сладостями и салфетку. Он коснулся ее браслета. Явно сделан вручную.

— Прелестный браслет, Кэлли, — сказал он, с трудом выталкивая из себя слова. — Тиффани никогда бы такого не сделать, это точно.

Ники просиял, радуясь за сестру, и схватил небольшую деревянную шкатулку, лежавшую под елкой.

— Это тоже папина работа. — Он улыбнулся отцу и протянул шкатулку Леону. — Видите? Она для игральных карт. Думаю, отец считает, что своим искусством я никогда не заработаю на жизнь, пора мне учиться играть в покер.

Леон остро ощущал тот дискомфорт, который он внес в семью своим неожиданным вторжением. Каждый из присутствующих тайком косился на завернутый в одеяло сверток, лежащий рядом с ним на диване. Ему потребовалось несколько дней, чтобы собраться с мужеством и прийти сюда, так что, даже знай он, что у них сегодня торжество, он все равно пришел бы, потому что его решимость была на исходе.

— Ники, действительно собираешься позволить Фло увеличить твои скульптуры и выполнить их в стекловолокне? — спросил он. — Чтобы поставить ей достаточно продукции для продажи, тебе придется вплотную заняться абстрактным искусством. У тебя не останется времени на живопись. — Будущее Ники было одной из причин, побудивших его прийти сегодня. Мать убедила его, что теперь он, хочешь не хочешь, несет за Ники ответственность.