На перепутье - [11]

Страх. Да, это был страх. Что ее страшило? Что Леон Скиллмен окажется не тем, за кого она его принимает? Нет, на этот раз она не могла ошибиться.

Но что она вообще знает о нем? Она примерно представляла, что он знает, но как насчет того, что он думает? Он всячески избегал разговоров о своей работе, даже когда она на него давила. Но на то могло быть много причин. Он намеренно касался ее, когда они танцевали. Но за две недели их знакомства ни разу не попытался обнять ее, хотя танцевал очень близко к ней и не прятал желания в глазах.

Почему тогда она беспокоится? Потому что он стрелял по акулам? Потому что дружил с таким ничтожеством, как Перри Готард? Потому что он — пора в этом признаться — не обнимал и не целовал ее, чего ей так безумно хотелось. Она снова прижалась к твердому мрамору.

Но ведь я никогда не хотела просто кого-нибудь, возразила она самой себе. Даже в качестве друга. Мне нужно было воплощение моих идеалов. Тут Димитриос прав. И потому нельзя позволить гормонам, мгновенной «химии», делать выводы. Так можно здорово ошибиться. А с такой «химией», как у Леона, ей еще не приходилось сталкиваться. Он был таким… мужчиной. Она взглянула на мраморную статую. Не богом. Мужчиной. Впервые в жизни Тара поняла: до чего соблазнительно отпустить тормоза и… Прекрати! Это девчоночий порыв. «Не спеши!» — сказал Димитриос.

Как вообще могла она сердиться на Димитриоса? Даже на мгновение? Тара посмотрела на стол, за которым они проработали столько часов. Римские монеты снова были уложены в аккуратную стопку. Рядом с ними стоял ее атлет. Она никогда не нашла бы этой бронзовой фигурки, если бы не Димитриос и его терпеливое обучение ее всем сложностям морской археологии. Он всегда напоминал ей, что не следует торопиться, особенно при глубоких погружениях.

— Тут легкость обманчива, — говорил он. — Статистически дайвинг более опасен, чем прыжки с парашютом. — Она тогда снисходительно улыбнулась, не веря ни единому его слову.

— Если ты вдруг окажешься в летящем самолете и на тебя наденут парашют, ты прыгнешь? — спросил он.

Еще одна улыбка.

— Так и в этом случае. Нельзя прыгать в совершенно иной мир, глубоко в море, не узнав прежде, чего от него можно ожидать и что делать в случае опасности. Только если ты твердо знаешь, что делаешь, можешь расслабиться и получить удовольствие. Так что не спеши.

Сначала они с Димитриосом часами ныряли в строгом соответствии с установленными правилами, на тридцать пять футов, затем сидели на дне и учились дышать из одного баллона, то есть по тому самому методу, который, возможно, спас их тогда от акул. Он всегда находился в поле ее видимости во время самых страшных этапов тренировки: сбрасывания всего оборудования на дно и свободного подъема на поверхность, при непрерывном выдыхании воздуха из легких, чтобы избежать скопления азота. «Выдохни и пошла!» — одними губами говорил Димитриос на глубине в сорок футов. Только позже он разрешил ей спускаться на большую глубину и делать то, что хочется, открывать невероятные чудеса подводного мира: гигантских губок, кораллы, более золотые по цвету, чем пиратские клады, рыбу-ангела, уводящую ее вглубь, как будто рай лежит внизу, а не наверху. И главное, спрятанные во всем этом царстве ее древние сокровища.

И после каждого занятия Димитриос обязательно говорил:

— Не гони себя так. Найди свой собственный контролируемый ритм.

Даже позже, став опытным аквалангистом, Тара иногда ловила предупреждающий взгляд за стеклом его маски. Это обычно случалось, когда она слишком ретиво рылась в грунте, поднимая муть и теряя драгоценные минуты, отведенные им на погружение.

Контролируемый ритм? Тара нахмурилась. Контроль не был ее характерной чертой. Она всегда отличалась нетерпеливостью. Ее естественный ритм — это прыгнуть как можно глубже и сразу рвануть вперед, впитывая всю красоту, встречающуюся на пути. Еще с детства она помнила предупредительные нотации своего отца — иногда мягкие, как у Димитриоса, иногда резкие. Когда она была подростком и, собираясь на первое свидание, вся обвешалась побрякушками, он снял их, одну за другой, чтобы показать, в чем ее ошибка. И, верный себе, дал ей общий совет:

— Жизнь она тоже как украшения, моя упрямица. Если сомневаешься, не делай. Подожди, пока не убедишься, что права, тогда действуй. Время оно, по большей части, твой хороший друг.

— А как же в неожиданных случаях? — дерзко спросила она.

Отец поднял кустистую бровь. Ему нравился ее характер, хотя он не одобрял ее манеру возражать. Но ответил он ей серьезно, на своем не совсем правильном английском:

— Как раз поэтому и в остальные случаи нужно не торопиться, пусть работает голова. Тогда, если вдруг придет неожиданность и не будет времени думать, за тебя сработают твои рефлексы, ты будешь как летчик в небе, который летает на автопилоте.

Димитриос вслед за отцом продолжил ее обучение.

— Не спеши с выводами, пока не собрала все факты, — говорил он, подразумевая археологию. — Нам неважно, в чем заключается правда, нам лишь необходимо ее знать. Не торопись, моя дорогая.

От прикосновения к холодному мрамору Тара почувствовала себя неуютно. Хорошо бы прислониться к теплой груди Леона! Она закрыла глаза, вспоминая, как положила голову ему на плечо, когда они танцевали под виноградными гроздьями, и она ощущала его чисто мужской запах в открытом вороте рубашки. Тара печально вздохнула: снова ее заносит. Хорошо, что Леону хватает ума «не спешить» — она тут ни при чем. Не то чтобы она легко прыгала в постель с малознакомым мужчиной. Нет, она всегда была осторожна в своем выборе, но Леон не был похож ни на кого из ее знакомых. Он был мечтой, богом, спустившимся на землю.