На Памире - [26]
Поскольку все нужно было нести на себе, отбор поклажи в рюкзак был самым строгим: легкий спальный мешок, кусок пластика вместо ложа, альпинистский примус, кружка, игравшая одновременно роль котелка, ложка, мешочек с сахаром, горсть сухарей, чай, спички, курево, запас носков, свитер. В карманы штормовки положил документы, пикетажку и аккредитив. Вопрос с обувью был решен, на мой взгляд, оригинально. Тянуть на себе тяжеленные ботинки, которых хватило бы на весь путь, нецелесообразно. Да и жарко в них: ведь я должен спускаться все ниже, в теплые пояса. И я решил идти в тренировочных тапочках на резине с тем, чтобы по мере сноса покупать в попутных магазинах другие. На всякий случай положил резервные кеды. Кладь получилась объемной, но не очень тяжелой. Весь расчет строился на попутных чайханах и столовых, поэтому продовольствия, которое всегда весит много, я не взял.
В семь утра я был уже в Хороге. Опустил в почтовый ящик письма и пошел к Пянджу по обсаженной тополями улице. Люблю я этот городок. В те времена в нем было всего восемь тысяч жителей. Сейчас — вдвое больше. Весь город нанизан на четырехкилометровую улицу, тянущуюся вдоль берега Гунта. С севера к городу ниспадают отвесы скал пика Пионеров. Так хорожане назвали вершину, что над городом в Рушанском хребте. Между скалами и рекой втиснулся узкой лентой Хорог-городок. Вширь ему раздаться некуда. Раннее солнце высвечивает центральную улицу. Дежурные дворники выплескивают на асфальт воду из арыков, прибивают пыль. Мокрая пыль пахнет свежо и приятно. В Хороге почти все друг с другом знакомы. И у меня здесь много друзей. Но сейчас рано, и я покидаю Хорог, не встретив ни одного знакомого.
По холодку шагается легко. Солнце из-за Рушанского хребта еще не вышло, и Пяндж был в тени. Через полчаса начались задержки, не предусмотренные планом похода. Водитель почти каждой попутной машины, завидев на дороге путника с рюкзаком, притормаживал, поднимая тучи пыли, и любезно предлагал подвезти. На Памире это в обычае. Чтобы не объяснять каждому, что я в принципе чудак и предпочитаю идти пешком, я отговаривался тем, что сейчас, ну буквально сию минуту, должен сворачивать в горы. За первый же час пути возле меня остановились три машины, к полудню я сбился со счета и весь был покрыт пылью, поднятой тормозящими машинами. Дело принимало нешуточный оборот. Пришлось пойти на хитрость. Завидев идущую сзади машину, я поворачивался к дороге спиной и начинал что-нибудь делать: или делал вид, что выкапываю растение, или вынимал лупу и внимательно в нее что-нибудь рассматривал, в крайнем случае просто пристально смотрел в сторону от дороги. Помогло. Водители, полагая, что человек работает, не останавливались и лишь изредка сигналили в порядке приветствия. Этой хитрой тактики я придерживался в течение всего пути, к концу которого в симуляции деятельности достиг вершин истинного мастерства.
Я уже почти добрался до кишлака Поршнев, в котором собирался повидать друзей, как ноги стали вязнуть в песке. Шагать стало труднее. На песке почти ничего не росло, кроме нескольких экземпляров колючего мордовника и распростертого прутняка. Пойма, террасы и часть склонов были перекрыты сыпучими песками. Это Пяндж доставлял их сюда. Каждое лето уровень воды резко поднимается, и, чем жарче погода, тем выше. Такой режим типичен для рек Памира, питающихся талой водой ледников. Летом пянджская вода бурная и несет массу взвесей. Если зачерпнуть ее кружкой, то через минуту на дне осядет щепотка песка и ила. Песок откладывается на залитой пойме, а когда жара спадет и вода уходит в русло, пески подхватываются ветром и разносятся по долине. Тысячелетиями Пяндж, как лента транспортера, поставляет сюда песок. И ил тоже. Но высохший ил уносится ветром далеко, а песок переоткладывается тут же, возле русла. Он скапливается в виде дюн, бугров и гряд. Растительность не успевает с ним справляться: только начнется укоренение первых растений, как через год приносится новая порция песка, засыпающая отважных переселенцев.
В одном месте террасу разрыли экскаваторы. Из карьера песок везут на стройки Хорога. Здесь обнажен слой мощностью метров в пятнадцать. Получилась почти отвесная стенка. Песок после вчерашнего рабочего дня не успел обсохнуть, и на стенке хорошо видны слои разной толщины и разного состава. Широкие слои, сложенные грубым песком, обозначают жаркие годы или группы жарких лет. Ледники тогда таяли быстро, вода в Пяндже текла бурно и несла грубый материал. Тонкий песок и ил слагают узкие слои, отложенные в холодные годы, когда воды в реке было мало и несла она только тонкие частицы в малом количестве. Наверное, бывали особенно холодные годы, когда Пяндж и вовсе не заливал террасу. Слоистая стенка, как термограф-самописец, отразила климатическую историю последних тысячелетий. Широкие слои перемежаются узкими в правильной последовательности: через каждые двадцать — двадцать пять лет идет особенно толстый слой, через столько же лет — самый узкий. Решив потом подсчитать всю эту хронологию подробнее, я сфотографировал стенку.
