На Памире - [22]

У первых снежников мы с Рамазаном распрощались. Он снял рюкзак, пожелал мне успеха и налегке быстро пошел вниз. На альтиметре было четыре тысячи метров. На часах десять утра. На душе было легко.

Ледник Одуди занимает обширное пространство между черными сланцевыми скалами разветвленного здесь гребня Язгулемского хребта. Ледник выпуклый, и противоположного края его не видно. Сначала я пошел, держась поближе к скальной гряде. Наверное, скала представлялась мне надежной твердью, чем-то вроде островка безопасности среди чуждой ледяной стихии. Но потом от гряды пришлось отвернуть. Во-первых, она поворачивала куда-то на восток, мне же нужно было на север. А во-вторых, рядом была широкая щель. Такие трещины между ледником и бортом ледниковой долины называются рандклюфтами. Этот рандклюфт имел в глубину метров пятнадцать. Край ледника нависал над щелью тонким карнизом, и хотелось убраться от этого края подальше.

В полукилометре к северу от рандклюфта из ледника торчала скала. Такие скальные острова среди ледников называют нунатаками. Этот нунатак торчал, как шпиль, проткнувший ледниковую толщу. К нему-то я и направился. Не очень он мне был нужен, этот нунатак, но все же это был хоть какой-то объект на безликой поверхности ледника. Шел очень осторожно. Перед каждым шагом втыкал штык ледоруба в снег. Он был зернистый, плотный. При ударе брызгали осколки льда. Все шло хорошо. До нунатака добрался вполне благополучно. Приятно было встать на надежный выступ сланцевой скалы. Внутренняя напряженность исчезла.

Стал осматриваться. Скала оказалась обитаемой. В расщелине сидела бледно-фиолетовая эрмания. Она из семейства крестоцветных. Ничего удивительного: высокогорья Памира вообще представляют собой царство крестоцветных. Чем выше, тем их больше и численно, и по видовому составу: крупки, эрмании, хорисцоры, четочникп, паррии, резухи, желтушники… десятки видов и родов. А здесь одна эрмания. В единственном числе. Прижалась к черной стенке скалы, укрылась за острым выступом от ветра и живет. Холодно тут. Высота 4200 метров. Ветер. Неуютное местечко… Неподалеку, тоже в расщелине, расположился мелколепестник Ольги. Этот из сложноцветных. Невзрачное растение тряслось на ветру, как в лихорадке. По соседству поселился джунгарский мятлик. Выглядит он не лучшим образом: весь какой-то обтрепанный, будто пропущенный через молотилку. Это ветер его так обработал.

Обхожу скалу. С наветренной стороны поселилась жимолость Ольги. На Памире вообще много растений носит это имя: вновь описанные виды «крестили» так в честь выдающегося ботаника Ольги Александровны Федченко. Кустик жимолости на скале маленький, сантиметров тридцать. Ветер здесь часто несет жесткий леденистый снег. Им, как наждаком, свезена с кустика кора. Листочки потемнели от холода. Но растение вызывает не жалость, а восхищение. Как мужественный солдат, оно стоит насмерть, не сдается.

Пользуясь твердью под ногами, сажусь перекусить. Хлеб, консервы, холодный чай из фляжки. Белое поле ледника, синее небо, яркое солнце и разреженный воздух способствуют вялым размышлениям. Постепенно что-то вводит мысли в русло. Что? Да эти же скальные обитатели: эрмания, мятлик, мелколепестник… крестоцветное, злаковое, сложноцветное. Стоп! Ведь это же перечень ведущих семейств во флоре Памира! Эти три семейства да еще бобовые и маревые входят здесь в первую пятерку семейств, отличающихся особенно большим видовым разнообразием. И именно представители этих семейств оказались самыми выносливыми, раз выжили на этой вот скале. Здорово! Случайность? Правда, тут еще жимолость. Она явно выпадает из этого ряда господствующих семейств. Но ведь три-то вида из четырех в ряду. Значит ли это что-нибудь?

Я быстро завершаю трапезу и пускаюсь в путь. Сначала робко, проверяя перед собой крепость льда ледорубом. Потом смелее. А потом и вовсе зашагал по леднику, как по тротуару. Шел и размышлял, пытаясь хоть как-то упорядочить первое впечатление от сопоставления семейств…

…Провалился я не весь: руки с ледорубом, голова и рюкзак остались на поверхности. Ноги провисли. Я замер. Казалось, если шелохнешься, то… Повел глазами. Метрах в тридцати от меня на снегу сидела альпийская галка и как-то боком поглядывала в мою сторону. Наверное, ждала, когда я окончательно загремлю.

Первая оформившаяся мысль была вполне здравой: «Надо что-то делать, не торчать же так вечно». Покачал ногами. Они висели свободно, не доставая до упора ни с одной стороны. Посмотрел налево — ничего интересного. Глянул направо и… расхотел что бы то ни было предпринимать. Оказывается, я висел на снежной кровле, замаскировавшей трещину. Держался я на огромном своем рюкзаке да на вытянутых вперед руках. Если бы не рюкзак, я ушел бы на дно трещины, пробив снежную толщу, как гвоздь. Справа от меня снег обрушился, и все великолепие ожидавшей меня перспективы хорошо просматривалось. Трещина была глубоченная. Она светилась холодными зеленоватыми сумерками. Были видны торчащие остриями вверх ледяные сосульки-сталагмиты. Они сидели на выступе стенки. Дно скрывалось во мраке. Что лучше: изобразить из себя шашлык, насаженный на ледяной шампур, или же пролететь мимо в черную бездну, чтобы замерзнуть там с переломанными костями? Ничего себе альтернатива. В голову пришла глупая мысль: «Если провалюсь, то не найдут и могут подумать, что я ушел через границу». Это показалось обидным. Вот был бы Михаил со мной… Потом разозлился на себя: «Лодырь! Поленился нести чугурчук!» Злость прибавила решительности.