На островах Океании - [3]

В два часа дня, точно по расписанию, наш самолет взял курс на Владивосток. Прильнув к иллюминаторам, мы увидели внизу Неву, в голубоватой дымке слева лежал Ленинград. Когда летишь на восток, время стремительно несется навстречу. Через два с половиной часа, когда мы приземлились в Челябинске, там был уже вечер, а когда опять взревели моторы, солнце скрылось за горизонтом. Еще раз мы увидели его уже в воздухе. Под нами плыли красные от заката облака. Стюардессы зажгли в своем отделении свет и начали готовить ужин. По московскому времени сутки еще не кончились, было 10 июня 1971 г. В этот день Армену Леоновичу Тахтаджяну исполнился 61 год, и мы, нарушив запрет (стюардесса, строго поглядев в пашу сторону, предупредила: «Разрешается пить только сухие вина»), выпили за его здоровье по стопке коньяка.

В Новосибирске была ночь, светила полная луна. Байкал пролетели уже на рассвете, потом на Читинском аэродроме долго грузили какие-то тяжелые ящики. В воздухе мы сразу попали в сплошное «молоке», которое так и не рассеялось до Хабаровска. Здесь шел дождь. Под сплошными потоками ливня пришлось бежать в здание аэровокзала. На наше счастье, дождь показался синоптикам небольшим и вылет по метеоусловиям не отложили. Последний бросок продолжительностью в пятьдесят минут и перелет окончен.

В аэропорту Владивостока, усталые после пятнадцатичасового перелета, мы долго ожидали наш багаж, потом искали транспорт, чтобы добраться до города Наконец уже в середине дня на двух такси прибыли в порт. После долгих поисков причала, на котором должен был стоять «Дмитрий Менделеев», нас вместе с багажом выгрузили в самом центре города, и мы увидели судно. Оно стояло кормой к причалу, и по перекинутому трапу сновали матросы, разгружавшие сразу две грузовые машины. Вся кормовая часть палубы была завалена всевозможными ящиками, коробками, тюками. Тут над ними показалась взлохмаченная голова и черная курчавая борода начальника биологического отряда Москалева, который быстро шел нам навстречу узкими проходами между ящиками.

— Приехали? Это же замечательно!

Громовой его голос заглушал шум погрузки. Несколько сильных рук подхватили наши вещи. Мощные рукопожатия, первые знакомства с теми членами экипажа, которые оказались на корме, и мы уже сидим в столовой команды. Сильно проголодавшись, набросились на харчо, котлеты с гречневой кашей и, завершив обед неизменным флотским компотом, пошли к себе в каюту (нас с Голиковым разместили по левому борту в самой носовой каюте).

Обстановка очень простая, но вполне удобная. Койки, как в купе поезда, расположены одна над другой, перед круглым иллюминатором столик с телефоном и маленький диванчик. Кресло, раскладной стул, книжная полка, шкафчик с двумя отделениями, несколько выдвижных ящиков под койками, умывальник с горячей и холодной водой, над ним за зеркалом, в нише, полочки для туалетных принадлежностей, вентилятор, термометр у двери. Много осветительных приборов: на потолке люминесцентный светильник, настольная лампа, свет над умывальником и, наконец, лампочки в изголовьях коек. К стене прикреплен плоский кондиционер. Поворотом ручек можно включить нагреватель или пустить струю холодного воздуха. Здесь нам предстояло прожить бок о бок четыре месяца. Каюта понравилась обоим. Впоследствии оказалось, что в ней здорово качает. При высокой волне, лежа на койках, мы чувствовали себя словно на гигантских качелях. Когда нос проваливался, захватывало дух. Но все еще было впереди. В этот день мы не стали даже распаковывать вещи. Приняли горячий душ и завалились спать.

Наутро, позавтракав, мы услышали по судовой трансляции короткое распоряжение: «К причалу прибыла машина с продовольствием. Всем свободным от работы — на выгрузку!» — и стали носить ящики с консервами, какие-то коробки, мороженых кур. По просьбе боцмана помогали загружать трюм, вместе с аквалангистами перетаскивали тяжелые баллоны для воздуха. Каждый, вечер мы возвращались в каюту усталые и засыпали мертвым сном, пока не раздавался сигнал на завтрак. Судовая трансляция (иначе, «спикер») работала с предельной нагрузкой. Кого-то куда-то вызывали, кого-то просили позвонить по такому-то телефону. Объявлялось начало работ, сообщалось о временном прекращении подачи горячей воды, запрещении сваливать пустую тару на палубе. В потоке всех этих объявлений и приказов дежурный по судну обыденным голосом, каким передают о прибытии очередного грузовика с капустой, передал короткое распоряжение: «Вниманию экипажа и экспедиции! Выход назначен на шестнадцатое июня. Всему личному составу быть на борту к восьми утра».

Я сразу же пошел в город, отправил несколько писем и дал домой прощальную телеграмму: «Уходим завтра в море». На другой день «спикер» выдал новость: «Выход откладывается на семнадцатое июня».

День был чудесный, солнечный и теплый. Участники экспедиции с цветами и фотоаппаратами целой толпой собрались на корме. На причале осталась группа провожающих. В воздухе замелькали платки, затрещали кинокамеры, из репродуктора раздалась музыка. Маленький буксир медленно вывел «Дмитрия Менделеева» на середину бухты Золотой Рог и скромно отошел в сторону. Заработала машина, и мы пошли по Уссурийскому заливу, набирая скорость. Остался позади Владивосток, по правому борту долго тянулся остров Русский. Мимо проплыла небольшая рыжая медуза, потом они стали попадаться десятками. Описав широкую дугу, «Дмитрий Менделеев» снова повернул к Владивостоку и встал на внешнем рейде. Потянулись долгие часы ожидания. Наступил вечер, а мы всё еще стояли на якоре. «Спикер» молчал. Пришлось ложиться спать, хотя сон и не приходил. В пять часов утра подошел катер с представителями погранохраны и таможни. Началась проверка документов, таможенных деклараций. Потом опять наступила тишина. Наконец репродуктор прохрипел: «Боцмана — на бак!», за переборкой пашей каюты загремела якорная цепь, и сразу же мы услышали голос капитана: «Вниманию всех участников экспедиции! Судно получило разрешение на выход и подняло якоря. Поздравляю научный состав и экипаж с началом шестого рейса!» Я посмотрел на часы, было 10.25 18 нюня. Экспедиция в Океанию началась.