На островах дракона - [44]

— Положи ему на голову подушку! — прошу я Петера.

Подушка обрушивается всем своим немалым весом на голову старосты, он пробует было закричать, но я звонко шлепаю его по ягодице и, воспользовавшись секундным замешательством, втыкаю иголку и как следует вращаю ее, чтобы он почувствовал! Затем быстро выливаю на пол мутноватую жидкость из шприца, протираю укол спиртом, и все.

— Можешь снять подушку!

Он приподнимается, весь всклоченный, и смотрит на пустой шприц:

— Все? Было вовсе не больно!

Потом кидается к дверям:

— Можете войти!

Мужчины, женщины, дети окружают его, поздравляют, засыпают тысячью вопросов, а он принимает позу некичливого героя и заверяет, что это пустяки, одно мгновение, не больше, что он ни капельки не испугался и т. п. Затем бесконечно благодарит нас и велит одной из жен принести большое блюдо оладьев из рисовой муки, приготовленных специально для нас. Мы уписываем их с ощущением честно исполненного долга, которое наутро укрепил сам старый глава селения, заверивший, что он никогда себя так хорошо не чувствовал, как после моего укола.

14

Отъезд на Поренг. — Речь впервые заходит о драконьем дедушке. — Варан оставляет жертвы. — У Дедушки прекрасный аппетит

Вскоре после прибытия на Комодо глава деревни представляет нам сгорбленного старичка с длинным грустным лицом и седыми волосами, увенчанными колпаком в форме половинки кокоса. Зовут его Солтан, и, по единодушному мнению, он лучше всех знает остров. Кстати, это он водил всех путешественников-иностранцев, приезжавших взглянуть на знаменитых драконов, у него отличная память:

— Как раз перед войной были здесь две экспедиции: одна голландская, вторая американская. Среди голландцев была одна ниония (госпожа), они убили много-много драконов и забрали их шкуры и кости. Туан Америка было только двое. Они хотели охотиться на буйволов, и я повел их, но, когда мы нашли животных, они сняли с себя башмаки и залезли на дерево, чтобы стрелять без боязни.

— А во время войны?

— Три года на Комодо жил японец, совсем один. Однажды он уехал, и мы тогда поняли, что война кончилась.

— С тех пор приезжал еще кто-нибудь из иностранцев?

— Да, был один голландец с группой яванцев…

— Но ведь яванцы не иностранцы, они такие же индонезийцы, как и вы!

— Для нас они иностранцы, как все остальные, — отрезал старик.

Сам того не подозревая, он затронул жгучую проблему этой страны. На трех тысячах островов, рассеянных по территории, равной Соединенным Штатам, живут объединенные в нацию такие различные народности, как папуасы Новой Гвинеи, атьехи, минангкабау и батаки Суматры, яванцы (сами состоящие не менее чем из трех этнических групп), менадо Сулавеси, даяки Борнео (несколько десятков племен), амбоны Молуккских островов, балийцы, буги и прочие обитатели отдельных островов, не считая китайцев, малайцев, индийцев, арабов и метисов всех вышеназванных этнических групп.

Староста деревни назначает Солтана ответственным за предстоящую охоту на буйволов, и после долгих переговоров за традиционными стаканчиками кофе, к которому подаются рисовые оладьи, решено, что база наша будет разбита в местечке, называемом Поренг, между горой Араб и Саталибо, куда в это время откочевывают животные.

Выход обставляется со всей пышностью. Мы с Петером шагаем во главе воинства, вооруженного парангами и луками, кое-кто несет мешки с местной солью для обработки мяса. Женщины с порогов хижин с нескрываемым восхищением глядят на наш парад, а детишки путаются под ногами, как во время торжественного марша полка. Обстановка восторженная. Все смеются, шутят и от души желают нам успеха: ведь он должен принести прежде всего мясо, а затем рис и остальные необходимые товары.

Уже больше часа мы шагаем вдоль пляжа, как внезапно метрах в ста впереди показывается стадо кабанов, выискивающих моллюсков и крабов, нанесенных приливом. Расси, жаждущий продемонстрировать своим товарищам и в особенности старому Солтану, который явно невысокого мнения о снайперских способностях иностранцев, мою меткость, просит убить одного кабана.

— Будет приманка для твоих друзей, ведь они хотят увидеть дракона, — убеждает он меня.

Я прицеливаюсь в самого толстого кабана и нажимаю на спуск. Кабан падает на месте, остальные, обманутые эхом детонации, мчатся прямо на нас, но мы их не трогаем. Солтан ошеломлен и не скупится на похвалы, хотя выстрел, кстати, был очень легким. Последнее время, говорит он, ему приходилось наблюдать лишь стрельбу полицейских с Лабуанбаджо, которые без малейшего результата, к великому счастью для местной фауны, палили по всему, что движется.

Мои спутники, разумеется, не хотят даже притрагиваться к кабану. Однако я соблазняюсь его внушительными клыками и решаю взять их для коллекции вместе с куском окорока для нас с Петером. Для этого я беру у одного из островитян наш маленький топорик, но, когда, закончив работу, протягиваю его назад, он не желает больше брать его в руки, поскольку тот замаран прикосновением к нечистому животному, и мне добрых четверть часа приходится драить топорик с песком, прежде чем человек соглашается взять его кончиками пальцев с видом глубочайшего отвращения.