На острие меча - [22]

Впрочем, а было ли оно беззаботным, детство?

Сколько он помнил себя, всегда находились дела — великое множество дел, порожденных нуждой. Отец, Костакий Пеев, небогатый купец, уделял торговле времени меньше, чем политике. В доме его бурно витийствовали те, кто причислял себя к «общественным деятелям». Здесь, в пловдивском особнячке, была основана партия «народняков», ура-патриотическая, ставшая в последующие два десятилетия откровенно шовинистической. «Народняки» несколько раз становились правящей партией, но счастья это Болгарии не принесло. Увлекшись политикой, Костакий Пеев разорился дотла. Тринадцать его детей едва ли не голодали, дом ветшал, и Сашо — главный столяр в семье — то и дело чинил изъеденные жучком половицы, укреплял грозивший обрушиться балкон, бегал в лавочку, торговался с хозяином, помогая матери экономить стотинки. Мало кто догадывался, что кмет Пловдива Костакий Пеев, бывший министр Восточной Румелии, два десятка лет несший на плечах почетное бремя «отца города», балансирует на грани нищеты, и Сашо, его любимцу, приходится самому латать дырявые подметки.

Детство… Его как будто и не было.

И юность тоже уплотнилась, сжалась до предела во времени. Похоже, он как-то сразу, минуя множество стадий, шагнул в зрелость — пору настоящих, исполненных смысла забот.

«Народняки» в доме Костакия Пеева спорили до хрипоты. Вслушиваясь, Сашо едва удерживался от реплик. В кружке тесняков он доставал социалистическую литературу, читал Маркса, Ленина. Болтовня об общенародном благоденствии под эгидой просвещенной монархии вызывала желание вмешаться, спросить: «Кого обманываете, господа?»

В 1909-м Александр познакомился с Елисаветой. Девушка училась в классе у Харитины, сестры, и у нее же занималась в нелегальном кружке. Их сблизил реферат, написанный Пеевым и прочитанный Харитиной. «…Полная анархия в производстве и распределении сейчас создает то, что миллионы человеческих существ живут в нужде, не зная отдыха, борясь с голодом». Тоненькая девочка — голубые, родниковой чистоты глаза — подошла к нему, робко спросила: «Это вы написали? У вас есть время поговорить со мной?»

Через несколько месяцев он сделал ей предложение. Получил согласие и заказал два обручальных кольца. На внутренней стороне колец было выгравировано: «ЦЖ. 26 августа 1909 г.» Буквы «ЦЖ» означали — «На целую жизнь». Попа, повенчавшего их и посвященного в то, что банковское удостоверение о капитале 5 тысяч левов подложное, сослали в монастырь. Пеева из армии уволили, и чета уехала в Софию. Денег едва хватило, чтобы снять комнату на чердаке. Здесь и жили, кормясь самым дешевым — горными травами, салатом. Сашо приняли в университет, а Эль отказали: родители спрятали ее документы, заявив, что не желают видеть дочь рядом с голодранцем. Эль пошла к декану, профессору Иширкову, тот зачислил ее на курс условно… В 1912-м Пеева призвали. Балканская война.

Окопы, ранение и тройное офицерское жалование за «нахождение на театре военных действий». Деньги, полученные за пролитую кровь, позволили уехать в Брюссель, завершить образование.

Уехал студентом-недоучкой в капитанских погонах, приехал назад доктором права, адвокатом. Казалось бы, все устроилось, но он упрямо не хотел «благополучия». Продолжал работать во имя лучшего будущего.

Одиннадцать краткосрочных арестов, два заключения в концлагеря.

Когда вернулся домой после второго, многомесячного, сын был сильно болен, лежал в жару. Денег в доме не было… Пеев наклонился над кроватью Митко, закусил губу. Сказал Эль:

— Уж лучше б я заболел!

Сын услышал, возразил серьезно:

— Что ты, папа, ты должен быть здоровым, чтобы зарабатывать…

Ему было шесть лет, и он уже хорошо знал, как плохо жить без отца.

Митко и Эль. «ЦЖ» — на целую жизнь.

Шагая по желтым плитам бульвара, Пеев размышлял.

Диалектика развития и борьбы…

Она разводит по разные стороны исторического барьера, и она же с предельной четкостью, в годы испытаний, делит людей на друзей и врагов. Порой неожиданно делит, и союзником, соратником становится тот, кто вопреки происхождению и воспитанию, привычной среде делает правильный выбор… Вот, скажем, Янко. Дипломатический лев Янко Панайотов Пеев. Кровное родство здесь роли не играет. Чепуха это, «голос крови» и все такое прочее. Янко родился в семье генерала, начальника тыла болгарской армии. Окончил Сорбонну. Отец его, отдыхая за письменным столом от штабных бумаг и дворцовых приемов, писал книги — злую сатиру, высмеивающую нравы двора. Писал, ну и что? Мешало ли это ему получать кресты и чины? Нет, нисколько. Фердинанд и сам любил почитывать сатиры генерала, случалось, выбирал из них словечки посмешнее и вворачивал в разговорах. Янко Пеев пришел к отрицанию монархии через знание ее сокровенных тайн, через «вольтерьянство», неверие, разочарование — сложный и извилистый путь.

Сейчас он получил назначение в Токио — посол его величества Бориса III, царя болгар, при дворе божественного микадо…

Пеев свернул с бульвара, осторожно оглянулся через плечо. «Тень» индифферентно вышагивала сзади, держась шагах в двадцати, не увеличивая и не укорачивая дистанции. В саду у питьевого фонтанчика Пеев уронил платок, нагнулся и привычным движением сунул под плиту два крохотных комочка папиросной бумаги. В шифровках были сведения от Георгиева из Берлина и сообщения от Никифорова. Форе тоже не сидел сложа руки: его приятельские отношения с новым министром Миховым крепли, и генерал был откровенен, как до него Даскалов. Никифоров на днях пожаловался министру на слежку. Михов позвонил Костову, хотел задать головомойку, но полковник заверил его, что люди РО не имеют отношения к наблюдению за начальником ВСО. «Павлов переходит границы, — раздраженно сказал Михов. — Я займусь этим. Вас не будут беспокоить, генерал!» Он еще долго распространялся на тему о шпиономании, раздуваемой Павловым и Гешевым, а кончил признанием, что и за ним самим, похоже, приглядывают агенты отделения «А». Костов, по негласному распоряжению Михова перетряхнувший штат канцелярии министра, выявил адъютанта и порученца, состоящих на содержании у службы ДС, и посоветовал не поднимать скандала, а перевести обоих в провинциальные гарнизоны.