На охотничьей тропе - [32]

«Вот тебе и убил! — размышлял Филька Гахов, рассматривая рыжего лисовина. — Крупный. А хвостище, что помело. Нет уж, коли не везёт, так не везёт. Опять в избушку пустым придёшь, — и ему вспомнилась вдруг ехидная улыбочка на рябоватом лице Барташа. «Что, опять лиса кукиш показала?» — говорила эта улыбочка.

— А что, если взять лису? Всё-таки стрелял я в неё, — подумал подросток. — Да нет, нельзя В капкане стрелял-то. Это воровством называется. Лучше свою когда-нибудь добуду».

Филька отвернулся от зверя и, повернув лыжи в сторону, пошёл прочь, а какой-то внутренний голос твердил: «Зачем оставляешь, возьми. Кто узнает-то? Ты один в степи». — И снова перед ним всплыла ехидная улыбочка Барташа.

Гахов в раздумье остановился в кустарнике. Минут пять простоял на месте, затем повернулся и быстро побежал к оставленному лисовину, дрожащими руками начал освобождать его из капкана. Он долго ещё стоял у одинокого куста, нерешительно перекладывая с руки на руку пушистого зверя и, наконец, решившись, начал прикреплять его к удавке.

— Нельзя! Чужая… — вдруг послышался знакомый голос за его спиной.

Филька повернулся. Перед ним стоял Иван Благинин. Подросток смутился, лиса выпала из рук, лицо запылало от стыда, будто вся кровь в это время прихлынула к его голове.

— Подними! Ермолаича это… — снова сказал Благинин. — В избушку отнесёшь, ему отдашь.

Филька кивнул головой в знак согласия и послушно перебросил лису через плечо.

Они ещё несколько минут молча стояли друг против друга, как тогда, у Епифановского плёса, когда Благинин назвал Фильку «мазилой».

Пареньку казалось, что сейчас Иван размахнётся и с силой ударит его по лицу. И поделом, не нарушай охотничьи законы! Он даже втянул голову в плечи, ожидая удара.

— Я не думал так сделать, дядя Иван… — наконец проговорил жалобно Филька.

— Видел, видел, как ты метался. Да видно бес сильнее тебя оказался.

Паренёк потупил глаза.

«А все мы виноваты. У парня стремление к промыслу, а уменья нет. Вместо того, чтобы научить его, только насмехаемся», — подумал Иван и сказал:

— Ну что ж, пойдём вместе. Поищем своих зверей.

— Не-ет, я не пойду, — пролепетал Филька. — Я домой уйду. Совестно мне.

— Вот уж этого-то не следует делать, — дружелюбно улыбнулся Благинин. — Беру тебя своим подшефным. Обучать буду.

— Верно, дядя Иван? — недоверчиво воскликнул подросток, забывая о случившемся.

— А почему же нет. Обучу.

— А как же… это?

— Об этом я никому не скажу. Но ты помни: унести добычу из чужого капкана — самый большой позор, позорнее, чем прийти с охоты пустым.

— Стыдно мне было опять пустым возвращаться. Смеются…

— Ну, ничего. Выше голову, скоро свою добычу будешь иметь. Пойдём!..

Благинин заскользил на лыжах по твёрдому насту, за ним последовал Филька. Скоро они скрылись в берёзовом колке.

Глава тринадцатая

Животноводческая ферма колхоза «Новая эра» расположилась на возвышенности, обрывающейся неглубоким оврагом. А за оврагом через просёлочную дорогу начинался рям[6], широкой полосой уходящий в болота.

Ферма с каждым годом становилась богаче. За развитие животноводства колхоз получил премию: грузовую машину. И тут нежданная нагрянула беда. В одну из лунных светлых ночей на ферму забрели волки и задавили девятнадцать овец. Через день они появились снова. Раскопав соломенную крышу кошары, они спустились к овцам. Колхозный сторож Филипп Петрович, щупленький старичок с сивенькой козлиной бородкой и изрезанным глубокими морщинами лицом, прихрамывая, выбежал из сторожки на блеяние овец. Зарядив берданку, выданную правлением колхоза после первого нашествия непрошенных гостей, он решительно распахнул ворота кошары. Волчица и два переярка шмыгнули мимо сторожа, чуть не сбив его с ног, разорвали кинувшуюся на них собачонку. Дед Филипп, не метившись, выстрелил. Волки одним прыжком перемахнули через изгородь и затрусили по направлению к ряму. Новыми жертвами стали восемь овец.

Когда сторож сообщил о случившемся председателю колхоза Иннокентию Васильевичу Пушкову, тот не на шутку забеспокоился. Грузно расхаживая взад и впёред по кабинету, он сердито бурчал:

— Вот напасть. Этак они всех овец погубят у нас, дорожка для них теперь проторённая. Ну, а ты-то что смотрел, Филипп, ты же для охраны поставлен?

— Оно и понятно, что для охраны. Да я-то что с ними сделаю, Иннокентий Васильевич, — оправдывался сторож. — Ведь это кто? Это ведь волки, они тихо, по-звериному. Да и какой из меня охотник. На утку никогда не ходил, а то на зверя.

— Надо охотникам сообщить, — посоветовал бригадир Полевин, пришедший к председателю подписать наряды, — они с волками быстро уладят. Вон Андронников сейчас с базара приехал. Попросить его.

Послали за Андронниковым. Тот вскоре явился. Раскинув полы пальто, нарочито показывая подстежённый ондатровый мех, Илья сел на предложенный стул и, приглаживая и без того гладкие, всегда смазанные репейным маслом волосы, поинтересовался, зачем позвали.

— Дело у нас к тебе, Илья Константиныч, — сказал Пушков, протягивая раскрытый портсигар Андронникову. — Для тебя оно может и плёвое, а для нас оно государственной важности. Волки на ферму повадились, овец режут… Просьба у нас к тебе: надо бы их отвадить.