На одном дыхании. Хорошие истории - [56]

А началось все пять лет назад, когда аспирант-культуролог Маша Терехова вернулась со стажировки в Гуанчжоу:

– Приехав в Китай, я решила по утрам бегать. Прибежала в парк около семи утра и поразилась: все дорожки и полянки были заняты пенсионерами, которые синхронно делали плавные движения, приседали, вытягивались к небу – короче, занимались гимнастикой цигун. А к девяти утра многочисленные компании тех же бабушек и дедушек заполнили все кафе в округе и настолько увлеченно общались, что одно наблюдение за ними радовало и вдохновляло!

Вернувшись домой, Маша вместе со своей мамой, психологом Людмилой Тереховой, решила организовать нечто подобное в Москве. Начали с организации «чаепитий для бабушек» во дворе и раздачи листовок в парках. На первое занятие в Сокольниках пришли трое. Через три недели группа выросла до двадцати участников. Сейчас занятия в группах по пятьдесят человек проходят от трех до пяти раз в неделю в пяти парках в центре, на севере и северо-востоке Москвы. Разумеется, Маша и Людмила мечтают о том, чтобы «цигун для пенсионеров» завоевал всю столицу.

Все занятия бесплатные, деньги спонсоров идут только на оплату труда инструкторов (1000 рублей за тренировку, есть еще люди, готовые работать за такие гонорары!). Иными словами, от своего проекта мама и дочь не получают ничего. Точнее, ничего, кроме эндорфинов и радости от осознания того, что они помогли сотням людей вернуть вкус к жизни. Как любит повторять бабушка Андрея, если мне есть чем и с кем дурачиться в старости, значит, я – счастливый человек.

Война и мир

Что я привез с дерьмовой войны

Одного взгляда на этого деда было достаточно, чтобы понять: значок с большими буквами VIETNAM на лацкане джинсовой куртки он носит не просто так, он действительно там был и много чего видел. Он сидел на лавочке неподалеку от знаменитой стены Вьетнамского мемориала с именами погибших на той войне, смотрел не отрываясь на цветущую вишню и, глубоко и долго затягиваясь, курил. Мне всегда интересны такие люди. Присев рядом, я спросил:

– Сколько раз вы там были?

Дед перевел взгляд с вишни на меня, приветливо улыбнулся и сказал, что не слышал вопроса, потому что его «сорок пять лет назад контузило, в последние годы слух совсем хреновый стал, а слуховой аппарат пора или чинить, или выбрасывать». Я повторил вопрос громче.

– Я на флоте служил. Четыре командировки, – ответил дед после небольшой паузы. – С 68-го по 74-й. Последняя в 74-м.

– То есть с самого разгара до самого конца?

– Точно. А у тебя что, отец во Вьетнаме воевал?

– Да нет, отец мой там не был. Он в Чехословакии несколько дней был в 68-м, но воевать, слава богу, не пришлось. Я из России, журналист, просто путешествую здесь.

– Ух ты! – оживился дед. – Это ему повезло, что воевать не пришлось. Война – это дерьмо, которое ты носишь в себе всю жизнь. Никакое слабительное не спасает.

Он потушил бычок в переносную компактную пепельницу и тут же закурил новую сигарету. Я понял, что встретил человека, которого давно хотел спросить о статье ветерана Вьетнама Уильяма Бройлза. Эту статью, опубликованную в Esquire еще в 86-м, прислал мне пару месяцев назад близкий друг. Цитату из нее я специально выписал себе в телефон.

– Сейчас я вам кое-то прочту, можно? – снова обратился я к деду. – А вы мне скажете, что об этом думаете, хорошо?

– Без проблем. Я никуда не спешу.

Я достал телефон, открыл записную книжку и процитировал:

– «Война – это чудовищная, смертельная игра, но это именно игра, лучшая из всех. А мужчины любят игры… Война чудовищна, безобразна, жестока, было бы логично, если бы мы ее ненавидели. Но я подозреваю, что большинству мужчин, прошедших войну, если они не перестанут себе лгать, придется признаться, что где-то глубоко внутри она нравилась им, нравилась больше, чем все, что им довелось пережить до или после. Что они любили ее…»

Я читал громко, чтобы дед услышал каждое слово, но в итоге каждое слово услышали все прохожие, некоторые с детьми. Я поймал на себе несколько удивленных и возмущенных взглядов. Дед, видимо, тоже обратил на это внимание, но, как выяснилось, прервал меня по другой причине.

– Достаточно, – сказал он и пристально посмотрел мне в глаза. – Достаточно. Я читал эту статью еще тридцать лет назад. И все наши ее читали. И не только ее, таких статей много тогда было. Понимаешь… Сначала, когда война началась, в газетах были восторги и размахивание флагами. Потом, когда из Сайгона в Америку полетели гробы, начались протесты, и стало ясно, что мы вляпались, в газетах появилась правда и всякий антивоенный пафос. А потом, при Рейгане, когда мы опять стали размахивать флагами и вошли в Гренаду, газеты снова стали петь гимны войне.

– Но это же не просто репортер пишет, а ветеран, такой же, как вы…

– На всякую блажь политиков найдется свой правильный ветеран. – Дед говорил это уже не просто громко, но еще и с сердитой горечью, которая заставляла прохожих опасливо оглядываться и ускорять шаг. – Каждый раз, когда политики начинают новую войну, находится «великий» писатель-ветеран, который талантливо объяснит молодым идиотам, почему убивать и умирать – это самое крутое, что может случиться с мужиком в жизни. Ты думаешь, мы таких статей не читали в свое время? Да перед началом Вьетнама их вслух на школьных переменах зачитывали. Дерьмо!