На ножах со всем существующим - [6]

Голодные пестуют раздирающее их чувство мести при взгляде на тучных и изобильных. Враг должен быть повержен и уничтожен. Это само собой. Но сохрани, раб, свою добычу. Богатство не следует распылять, им следует пользоваться. Не важно, что это, откуда пришло и куда ведёт. Что важно, так это сам захват, и чтобы каждый мог воспользоваться захваченным.

Каждый? Ну да, каждый.

И как же это случится?

Путём революционного насилия.

Недурной ответ. Но в самом деле, чем же мы займёмся после того, как отрубим столько голов, что нам это наконец надоест? Чем мы займёмся, когда избавимся от всех хозяев, даже тех, которых нам придётся искать с фонарями?

А вот тогда и придёт господство революции. Каждому по его потребностям, от каждого по его способностям.

Слышишь, товарищ?! Обоняешь дух бухгалтерии? Речь пошла о потреблении и производстве. Мы всё ещё в измерении продуктивности. Арифметика сообщает чувство безопасности. Два плюс два получается четыре. Кто же станет оспаривать эту «истину»? Числа правят миром. Если так было прежде, почему бы этому не продлиться вечно?

Нам всем необходимо что-нибудь солидное. Прочное. Камни для построения стены, которая защитит нас от импульсов, способных разрушить каждого. Мы нуждаемся в объективности. Босс молится своему кошельку, крестьянин своей лопате, революционер - своему ружью. Но дайте проникнуть во всё это лучу критики - и блестящая постройка обратится в прах.

В своей тяжёлой объективности ежедневный мир обрабатывает и воспроизводит нас. Мы все дети ежедневной пошлости. Даже когда мы говорим о «серьёзных вещах» вроде революции, наши глаза по-прежнему прикованы к календарю. Босс страшится революции, потому что она лишит его богатства, крестьянин её делает, чтобы получить кусок земли, революционер - чтобы испробовать свою теорию.

Если проблема рассматривается в таких терминах, то никакой разницы между кошельком, землёй и революционной теорией нет. Всё это оказывается чем-то «воображаемым», а точнее - зеркалами человеческих иллюзий.

Лишь борьба реальна.

Она отличает босса от крестьянина и устанавливает связь между последним и революционером.

Формы организации, которые принимает производство, - идеологические машины, выстраивающие иллюзорную социальную идентичность: рабочий, инженер, дизайнер... Эта идентичность проецируется на иллюзорный экономический концепт ценности. Социальный код устанавливает его интерпретацию. Боссы контролируют часть этого кода, что наглядно проявляется в феномене консумеризма. Технологии психологической войны и тотальной репрессии вносят свою лепту в усиление идеи, что человек - лишь тот, кто производит.

Другие части кода могут быть модифицированы. Они не подвергаются революционному изменению, но просто перестраиваются время от времени в соответствии с запросами текущей иллюзии. Сравните, например, сегодняшний массовый консумеризм с потреблением роскоши в прошлом.

Существуют и более изощрённые формы иллюзии, скажем, самоорганизованный контроль производства. Не более, чем ещё один компонент кода эксплуатации.

И так далее. Любой, кто хочет организовать мою жизнь за меня, никогда не станет моим товарищем. Если же некто попытается оправдать это тем, что «ведь кто-то в любом случае должен производить, а иначе мы перестанем быть человеческими существами и будем захвачены дикой природой», мы ответим ему: отношение «человек - природа» является продуктом просвещённой марксистской буржуазии. Почему они хотели превратить саблю в вилы для сена? Почему человек должен постоянно стремится отличаться от природы?

3.

Человек, если он не посвящает себя необходимому, связывает себя с бесполезным.

Гёте

Человек нуждается во многих вещах.

Это утверждение обычно означает, что у человека множество нужд, которые он обязан удовлетворить.

На этом пути люди превращаются из исторически обусловленных единиц в дуальности (средства и цели одновременно). Они осуществляют себя через удовлетворение своих нужд (то есть через работу), становясь инструментами своего собственного осуществления.

Каждый может обнаружить, сколько мифологии скрывается в таком положении. Если человек отличает себя от природы через работу, как может он осуществить себя в удовлетворении своих нужд? Чтобы сделать это, он уже должен стать «человеком», то есть, дабы удовлетворить свои нужды, он должен перестать работать.

Товары имеют глубоко символическое значение. Они становятся точкой референции, единицей измерения, обменной стоимостью. Здесь начинается спектакль. Роли распределяются и воспроизводят себя до бесконечности. Актёры продолжают играть свои роли без особых модификаций.

Удовлетворение нужд становится не более чем рефлексом, маргинальным эффектом. Что происходит, так это превращение людей (а заодно и всего остального) в «веши». Природа становится «вещью». Используемая, она коррумпируется, а вместе с ней и человеческие инстинкты. Пропасть открывается между природой и человеком. Она должна быть заполнена, и расширение товарного рынка этим занимается. Спектакль разрастается до точки самопожирания вместе со всеми своими противоречиями. Сцена и публика становятся одним измерением, обещая всё новые и новые развлечения - в рамках всё того же спектакля, разумеется.