На незримом посту - Записки военного разведчика - [9]

На распутье

Бугульма... Я спрыгнул с подножки вагона и оказался перед бронепоездом: закованные в броню четыре вагона с паровозом посредине.

По темно-зеленому борту двух ближайших ко мне вагонов огромными буквами выведена надпись: "Свобода или смерть!"

У вагонов и на площадках - матросы. На груди крест-накрест пулеметные ленты, на поясе - гранаты, коробки маузеров. И как было не позавидовать! Вот бы попасть в такую команду, подумал я и решил поговорить с командиром.

- Эй, послушай, браток, - обратился я к одному из матросов, - где тут у вас командир бронепоезда?

- А зачем он тебе? - послышался сзади знакомый женский голос. Обернулся - и глазам своим не верю: Катя Петровская. Рядом с ней красавец-моряк. Из-под бескозырки выбилась прядь русых волос, загорелое лицо дышит силой и уверенностью...

- Катя! Откуда? - обрадовался я. - Никак погостить приехала?

- Ну конечно в гости, - рассмеялась Петровская. - А ты здесь как оказался, землячок?

- Вот с этим "экспрессом", из голицынского имения, - кивнул я на только что остановившийся поезд.

- А как тебя туда занесло? Ты ведь, кажется, был в красногвардейском отряде Гавриленко где-то под Оренбургом.

Пришлось рассказать Кате о событиях недавнего прошлого и о том, что было накануне.

- И ты, браток, пожалел пулю на эту гадину? - вмешался в наш разговор моряк, когда я упомянул об управляющем имением.

- Как-то не подумал об этом, - признался я. - Ну да ничего, придет время - сквитаемся!

- Хорошо хоть не угодил в лапы легионерам, - улыбнулась Катя.

Я смотрел на нее и думал о том, как изменилась она с того времени, когда я видел ее в последний раз. Похудела, повзрослела. Только мягкая улыбка да голос те же - той Кати, с которой я еще не так давно работал на Трубочном заводе.

- И что же ты собираешься делать теперь? - уже серьезно спросила она меня. - Советую остаться в Бугульме - нам здесь свои люди позарез нужны. Если согласен, сообщу в губком - он в Симбирске, - что ты находишься в распоряжении Бугульминского ревкома. А уж наш военком, товарищ Просвиркин, Катя посмотрела на моряка, - придумает, куда тебя определить.

- В армию. Куда же еще? Я ведь понимаю, какое сейчас время.

- Ну вот и хорошо, - обрадовалась Катя. - Поехали в наш революционный штаб, там и получишь назначение.

- Все-таки не с пустыми руками возвращаемся, - засмеялся Просвиркин.

- Мы здесь выступали перед солдатами. С украинского фронта едут, пояснила Катя. - Предлагали записываться в социалистическую армию... Да вот что-то не получается...

- И что обидно, - добавил военком, - многие солдаты уже согласились, но тут выступил один усатый офицер с Георгиями: "Братцы, мы-де фронтовики, мы свое повоевали, да и землица ожидает нас..." - и все на попятный. Демагог проклятый! Стервец!

* * *

Последний раз я был в Бугульме три года назад. Тогда на ее улицах я видел угрюмых бородачей-ополченцев, у которых на шапках вместо кокард были георгиевские крестики с надписью "За веру, царя и отечество", щеголеватых прапорщиков, розовощеких реалистов да крестьян в лаптях. Теперь здесь повсюду можно было встретить железнодорожников с красными бантами на груди и вооруженных красногвардейцев. И хотя город стал прифронтовым, однако мало что изменилось: по немощеным, заросшим подорожником улицам, как и прежде, бродили телята, в пыли купались куры, бегали босоногие ребятишки. Время было обеденное: откуда-то доносился запах жареного мяса, напомнивший мне о том, что почти сутки я ничего не ел.

- Куда же мы его определим? - обратилась к Просвиркину Катя.

- Видишь, браток, как Советская власть о тебе хлопочет? Под Катей теперь вся Бугульма ходит. Сила! Председатель всех местных народных комиссаров.

- Ладно, ладно, бугульминский главковерх! - отшутилась Катя и продолжала, обращаясь уже ко мне: - Однажды оказалась я в его деревне Русское-Добрино, так там знаешь, как его величают? Народным комиссаром военно-морских дел, хотя море от нас и далековато. Правда, штормит и здесь крепко, - закончила она уже серьезно.

- Выходит, мы соседи! Я ведь из села Старое Семенкино - до Русского-Добрина рукой подать.

- Выходит, шабры! - улыбнулся Просвиркин. - Давненько я не бывал на базаре в Семенкине. В 1910 году меня на действительную забрали, служил на Тихоокеанской эскадре. Затем вместе с взбунтовавшимися матросами перевели в Севастополь. Там и революцию встретил. А домой вернулся, гляжу: солдатики за мир ногами голосуют. Ну, думаю, теперь займусь хозяйством, осточертела война. Но не вышло. Сдули ветры в Бугульму. Здесь и бросил якорь. Так куда же тебя, парень, направить? - задумался военком.

- Не отказался бы на бронепоезд "Свобода или смерть!".

- Эк куда хватил! - рассмеялся Просвиркин. - Ну, направлю я тебя на бронепоезд. А толк-то какой? При том бронепоезде отряд десантников в триста душ, и каждый норовит попасть на сухопутный крейсер. А что если запротестуют? У них там как в Запорожской Сечи: братва сама решает, кого принять, а кому отказать.

- А не то давай к Легаеву, - предложила Катя. - Может, знаешь, Слава, Федора из Новой Письмянки? Теперь у него конный отряд.