На несколько демонов больше - [180]

— Что он делает?

Форд еще не выпустил из пальцев амулет, и я, почувствовав прикосновение его пальцев, подняла глаза в изумлении. Губы его дернулись в улыбке, когда амулет у меня в руке поменял цвет на нежно-лиловый. В этих изменениях была система.

— Ваш друг был прав: это визуализация ваших эмоций, — сказал он, и я поежилась. Догадалась, что мог значить лиловый цвет, и заставила себя мыслить абсолютно по-пуритански, когда надела его себе на голову. В отличие от амулетов земной магии, этому достаточно было находиться в пределах моей ауры, не обязательно касаться кожи.

— Но вы же сказали, что он отзывается на вас, а не на меня?

У него на лице мелькнуло страдающее выражение и тут же исчезло.

— Да, так и есть.

Я раскрыла глаза в изумлении:

— Вы хотите сказать, что чувствуете чужие эмоции? Это правда? Я про такое даже не слышала! Кто вы? От вас не пахнет колдуном.

Эдден усмехнулся про себя, взял свою чашку и отодвинулся в угол, делая вид, что рассматривает детишек Дженкса за окном.

Форд пожал плечами:

— Думаю, что человек. У моей матери было то же самое, она и умерла от этого. О других таких никогда даже не слышал. Я пытаюсь как-то обратить это свойство себе на пользу, а не во вред. Амулет этот нужен для вас, а не для меня, чтобы вы точно знали, что я о т вас воспринимаю. Сила эмоции отображается яркостью, а вид эмоции — цветом.

Мне стало слегка нехорошо:

— Но вы ощущаете мои эмоции независимо оттого, есть на мне амулет или нет? — спросила я, и он кивнул. — Тогда зачем он мне нужен?

Эдден у окна нетерпеливо шевельнулся. Я поняла, что он хотел бы нас поторопить.

— Когда мы закончим и вы его снимете, у вас будет иллюзия, что я больше не слушаю.

Как раз в этот момент влетел Дженкс, хотел сесть ко мне на плечо, но в последний момент передумал и сел на плечо к Эддену — увидел выражение моего лица. В словах Форда был смысл — даже если он говорил неправду,

— Но это же ад, — сказала я. — Надо, чтобы вам кто-нибудь сделал глушитель.

Лицо Форда стало непроницаемым:

— Вы думаете, вы смогли бы?

Я пожала плечами:

— Не знаю.

Карие глаза Форда затуманились, и амулет у меня на шее стал жемчужно-серым. Форд вздохнул и снова вернулся мыслями в здесь и сейчас.

Я не могла избавиться от мысли, как это ужасно — все время воспринимать эмоции от всех. Бедняга, подумала я, и амулет стал синим. Форд приоткрыл рот и подмигнул мне — ясно, что ощутив мою к нему жалость. Амулет покраснел, и мое лицо вместе с ним. Я потянулась снять его с шеи:

— Это нам ничего не даст.

Форд накрыл мои руки своими, остановил:

— Миз Морган, прошу вас, — сказал он очень серьезно, и ей-богу, я почувствовала, как амулет в наших руках согрелся. — Это всего лишь инструмент. На самом деле все мы можем прочесть по лицу куда больше, чем покажет этот амулет. Это про сто способ превратить в данные такую туманную материю, как эмоции.

Я вздохнула, мышцы всего тела расслабились, и проглядывающий между наших пальцев амулет стал нейтральносерым.

— Называй меня Рэйчел.

— Хорошо, — улыбнулся он, — Рэйчел.

Он убрал руки, и стало видно, что диск стал серебристо-пурпурным. Не гневно-пурпурным, как когда я вспомнила ОВ, а скорее лиловым. Я нравилась Форду, и когда я улыбнулась, он покраснел смущенно.

Дженкс захихикал, Эдден заворчал:

— Так будем мы работать или нет? — спросил он с некоторым нетерпением.

Отпустив амулет висеть так, чтобы я его не видела, я выпрямилась, вдруг обеспокоившись.

— Ты действительно думаешь, что Кистей жив?

Наморщив лоб, Эдден скрестил руки на груди и выпрямился, откинувшись на спинку стула.

— Не знаю. Но чем быстрее мы его найдем, тем лучше.

Я кивнула, повернулась на стуле и посмотрела на Форда, ожидая указаний. Когда погиб отец, мама водила меня к семенному психологу, но сейчас все было по-другому.

Форд так наклонился вперед вместе со стулом, что колени его смотрели в пол.

— Расскажи, что помнишь, — сказал он по-простому, сложив руки на столе.

Крылья Дженкса загудели тоном выше и затихли. Я сделала глоток, закрыла глаза, наслаждаясь ощущением горячего кофе. Было бы легче, если бы я не смотрела на амулет. Или в глаза Форда. Мне как-то не нравилась мысль, что он видит все мои эмоции.

— Я его оставила в квартире Ника, а сама поехала постирать его одежду, — сказала я, чувствуя легкий приступ головной боли. — До заката оставалось несколько часов, и надо было убрать машину, пока ее не выследили. Я собиралась вернуться. У меня глада открылись. Если Пискари не лгал, то я и правда вернулась.

— И что было потом, ты ничего не помнишь?

Я покачала головой.

— Помню только, как проснулась в кресле Айви. Все себе отлежала, нога болела.

И порез на губе изнутри.

Форд посмотрел на пальцы, которыми я зажала правую руку у плеча, и я заставила себя ее опустить. Даже до меня начинало доходить, что мое подсознание хочет мне что-то сказать.

— Не надо тогда пытаться вспомнить, — сказал он, и я почувствовала, как меня слегка отпустило. — Подумай про ногу.

Ты ушиблась, и такие вещи трудно полностью стереть. Кого ты ею ударила?

Я медленно, медленно выдохнула. Закрыла глаза, почувствовала, как пульсирует боль в ноге. Не кого, а что, — пришла внезапная мысль. Волосы упали ко мне в рот, застилая зрение, и потому я ударила в косяк двери, а не в ручку. Эта дурацкая дверь чертовски узкая, я не виновата. Пол еще качнулся, выбив меня из равновесия.