На небо сразу не попасть - [15]

Шрифт
Интервал

встали несколько людей в противодождевых плащах. Среди них я заметил Романа. За ними я не увидел никого из знакомых пацанов. Не было ни носильщиков, ни чистильщиков обуви. Что-то тут было не в порядке, что-то, чего я не мог понять. Когда я решил уйти с вокзала и повернуть к остановке, было уже слишком поздно. Один из этих незнакомцев, высокий верзила, шагнул в мою сторону и прежде, чем я успел удрать, велел мне остановиться и пригрозил пистолетом. Потом пришёл ещё один, мы втроём пошли к трамваю. Сказали мне стоять на платформе и так меня обставили, что и речи не было о бегстве. Следили за мной и одновременно разговаривали о какой-то ограбленной немке. Отвезли меня на площадь Галицкую (мне кажется, что в дом 15) в здание управления Крипо[60] и СД. Вместо охранника в форме, на входных дверях стоял тип, одетый в штатское. Наверху мне сказали встать в углу комнаты лицом к стене. В той комнате уже находились двое в штатском, хорошо одетых мужчин, а в углу сидел на корточках Брудас — хитрый, но самый тупой из всей нашей компании.

Никто ни о чём не спрашивал, только вдруг высокий толстяк с рябой от оспы губой ударил меня открытой рукой в лоб. Одновременный удар резиновой дубинкой в грудь свалил меня на колени. В комнату вошёл офицер СД. Толстяк спросил меня, как было с бензином. Прежде, чем я успел ответить, начали вить. Били все трое и пинали. У каждого была резиновая дубинка, и лупили меня по очереди или все сразу. Потом офицер СД отодвинул агентов и начал меня обрабатывать. Бил меня тонким кнутом, которым порассекал мне одежду, а потом почти всё тело. Кровь была у меня на руках, глазах, на голове. Даже на штанинах была кровь.

Потом меня перестали бить и велели сказать, с кем я ходил на цистерны и кто нас туда посылал. Мне обещали, что если скажу, то получу пинка и пойду домой. Я не мог им рассказать того, что они хотели, т. к. никто нас не подговаривал, мы сами подговорились. Агенты начали меня снова бить, а потом два раза вытаскивали меня в туалет и на каменном полу обливали меня холодной водой. Потом уже не помню, бил ли меня ещё и немец и выволакивали ли меня ещё в уборную.

В послеобеденное время меня занесли в подвал, потому что сам я не мог спуститься. В подвале было темно и чертовски холодно. У меня всё болело, лежать получалось только на животе. Кожа на боках и плечах была рассечена. Пальцами двигать не мог. Сразу заснул и проснулся только ночью. Через маленькое окошко был виден кусочек неба и были слышны крики. Слышал немецкие команды и какие-то крики по-итальянски. Влез на ведро, которое стояло под окном, и посмотрел во двор. В углу внутреннего двора стоял автофургон, а на капоте был размещён прожектор, направленный на группу людей. По военной форме я сразу узнал итальянцев. Ещё нескольких из них вывели из здания и подвели к группе стоящих во дворе. Потом немец в фуражке эсэсмана с черепом велел им раздеваться. Когда итальянцы отказались, окружавшие их немцы начали их бить и пинать. Итальянцы начали раздеваться, но одновременно с этим громко кричали, а некоторые плакали. Всю форму, обувь и плащи побросали в кучу, а голых итальянцев загнали в автофургон. Кто-то открыл ворота, и фургон выехал, а за ним на открытом вездеходе — эсэсовцы. Вслед за ними выехали ещё два мотоцикла с пулемётами на колясках. Во дворе остались двое эсэсовцев и кто-то в гражданском. Начали обыскивать одежду. Мне стало плохо, и я слез с ведра на землю. До утра уже не мог заснуть и ждал, что со мной сделают.

Следствия больше не было. На следующий день ко мне пришли ДВОЄ: высокий верзила и офицер СС. Наверху в комнате был какой-то высший офицер СД. Высокий верзила сказал, что Брудас им всё рассказал, что я должен подписать протокол, и меня отошлют на принудительные работы. Показали мне заполненный протокол, но не позволили прочитать. Мне было страшно подписывать, потому что я не знал, что подписываю. Это мог быть мой собственный смертный приговор.

Мне связали запястья и подвесили между двумя окнами — напротив двери. Высокий верзила, которого называли Адамским, подтянул шнур так высоко, что я пальцами ног еле касался пола. Так я висел от 20 до 30 минут. После этого потерял сознание, а когда снова открыл глаза, то увидел Адамского и того офицера. Они меня уже сняли с крюков и о чём-то между собой разговаривали.

Адамский сказал мне, что у меня есть выбор: или рассказать всё о бензине, или — если не расскажу — мне сегодня наваляют ещё раз. Дали мне час на размышления и отвели в подвал.

Мне было ясно, что кто-то стуканул наугад и что немцы мало что о нас знали. Если бы было по-другому, то мне бы уже рассказали, что знают.

Через час пришли ко мне, но уже не били. Адамский только сказал, что скоро понюхаю мокрый песок. Запихнули меня в машину и поехали в сторону яновской рогатки. За яновской рогаткой и за еврейским кладбищем уничтожали людей в групповых казнях и поодиночке. Если намечалось уничтожение, то украинская полиция предварительно выгоняла пастухов со скотом, а евреи, приведённые из трудового лагеря СС,[61] копали ямы. Евреев отводили в сторону, а после казни они засыпали могилы. По дороге я немного молился, а немного осматривал людей и магазины.


Рекомендуем почитать
Смерть империи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


И всегда — человеком…

В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.