На небесном дне - [11]

куда милей Кувейта вам,

а чем, простите?

Не простила,

влепила:

– Наши храмы там.

…Чего б хотелось? Жить сперва

своей конечной жизнью частной,

к всеобщему не столь причастной,

как в наших весях века два

подряд, – и без поводырей,

идей, затей, знакомых – общих

(вагонов, мест)… Хотелось, в общем,

на пляж пустынный поскорей!

Но вновь: гармонии хотим —

рок барабанит нам другое.

…Грузин курил. Шофёр ходил.

Потом – стоял. И на него я

смотрел, как Кашпировский на

больной народ с телеэкрана.

Но под гипнозом, как ни странно,

не дёргался он ни хрена!

…Мы простояли три часа.

Разговорились и сроднились.

Мы б для ковчега не сгодились,

но для музея хама са-

ветикуса – в самый раз.

(А что ошибки просочились —

масковский выговор у нас.)

3

Четырёхстопный ямб мне надоел…

А. П.

…И мне он опротивел, наконец! —

затёртый, нудный, преданный, ретивый

холуй, извозчик тупо-терпеливый —

вот только бы доехать и – конец…

Но как же звёзды здесь осатанели! —

сверкали, как рыбёшки на мели,

как битые стекляшки на панели

средь нашей разухабистой земли…

Грузин курил (стрельнуть бы сигарету! —

да времена не те…), шофёр уже

лёг на баранку (у, баран!) …О, где ты,

завгар? Ужель ночуешь в гараже?

Нет, ты сейчас вздымаешь тост последний

над изобильным всё ещё столом.

Поспать бы нам! Ну а тебе – поспеть бы

всех обласкать до света за стеклом…

Не раз мы за твоим столом сидели,

слыхали, что не в угощенье суть —

лишь в уваженье… Так ли, в самом деле,

завгар, завхоз, завмаг, зав-чем-нибудь?

Но пусть тамбовский волк тебе товарищ,

а гусь – свинье, и мир с ума сошёл,

мы и сейчас – покуда угощаешь —

спешим за твой вечнозелёный стол…

О Грузия! Приют поэтов русских,

блондинок тусклых чистый водопой,

на тропах узких, поворотах резких —

как в этот раз останешься собой?..

Россия, о! В твоём дыханье зимнем

согрев свои начальные лета,

наглец, как я завидовал грузинам,

что родина у них не отнята!

Как вспоминал наш домик в три окошка

(и в каждом – вьюга, вата, конфетти),

день ото дня осознавая то, что

лишь в нём одном ещё ютилась ты.

Но стоило по щучьему веленью,

по своему хотенью – из ворот

шмыгнуть – и в то же самое мгновенье

навстречу выступало населенье

и мало походило на народ.

…Вздохнула Марьивановна: – А вот

вчера пришельцев встретила – цветочки

купила тоже – сколько же хлопот

им с нами, ой!.. – Седой ответил: – Точно,

не любят нас нигде. – На что грузин

напомнил вновь о ценах на бензин.

– …им Землю без людей спасать сподручней!

Сегодня заглянула в магазин —

дают треску – взяла на всякий случай…

– А где же девочка? – спросила ты.

– Не прилетела… Вот, возьми цветы… —

Какая в гладиолусах печаль

высокая!..

И вдруг – да неужели? —

мотор затрепыхался, заворчал —

завёлся! – И… – ну что, не зря стерпели?

не зря сдержали вечный свой порыв

отдать последнее? – ну, слава богу! —

мотор гудел!.. Водитель, прикурив,

дверь распахнул – и – вышел на дорогу…

Как – сквозь стекло – блестел кремнистый путь!

Вот – вот тот мир, где с жизнью мы связались…

Как хорошо, что можно отдохнуть

хоть на груди твоей – другим на зависть…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Неполноценная замена

полумладенческим годам,

когда, безгрешный, был ты сам

людскому морю по колено,

когда часы, цвета и звуки

сливались в запахи одни

и долгие густые дни

дарили сладкие разлуки…

Отныне не вернуться им,

и скудной кажется замена!..

Вот был бы сыном я твоим,

любимым был бы неизменно…

4

И снится чу…

А. П.

Откуда взялся этот господин? —

уверенный, на Берию похожий…

«Всё покупаю, – говорит, – один,

а эти, – говорит, – пусть едут тоже!»

Шофёр уселся, рафик побежал.

Лаврентий огляделся: – Ах, какая! —

и на тебя кивнул: – С такой не жаль

и в море утопиться! – извлекая

бумажник, и тебе его – под нос,

а в нём зелёные – в толстенной пачке…

Тут я, конечно, встал во весь свой рост-

т – толчок! – я падаю – рука к заначке —

скорее выхватить! – но там дыра,

в кармане, – и рука скользит по ляжке —

его рука вдоль твоего бедра!..

– О нет! – кричу. А ты: – Вставай, бедняжка! —

хохочешь. Я пытаюсь встать. И вдруг —

мне прямо в сердце остренький каблук

летит, вбивает в пол. Но в то мгновенье

увидел я: вскочила на колени

к Лаврентию блондинка. И – провал…

Завгар!..

– Вставай, – ты шепчешь мне, – вставай!..

И я открыл глаза: ещё темно.

И тихо. Только слышно, как цикады

цвиринькают.

– Давно стоим?

– Давно! —

смеёшься ты.

– Прошу тебя, не надо

так хохотать!.. —

Но как же он посмел

поставить рафик поперёк дороги?

Народ дремал. Соперник мой сопел,

во сне поджав коротенькие ноги…

Ты бросила: – В окошко погляди,

придурок! – Я взглянул… Внизу, под нами,

какое-то селение огнями

подмигивало… Те, что впереди,

два колеса вращались тяжело

в рассветной дымке – высоко-высоко

над крышами селенья… Повезло,

что на рассвете сон такой глубокий…

– Приехали! – я выдохнул и стал

мгновенно собранным: – Так, значит, с песней —

на выход! – Но шофёр уже не спал:

– Нельзя, – сказал, – нарушишь равновесье…

«Та-ак, – понял я, – так, значит, мы теперь

над пропастью во ржи? А не охота —

пожалуйста, сигай в окно ли в дверь!..

Одна надежда, что поможет кто-то…»

Пришельцы, эй! Не надо нас, того,

сживать со света. Это мы и сами

сумеем. Нет, мы правда ничего —

мы симпатичные: один – с усами,

другой – с деньгами, я – пишу стихи…

А женщины! Ну где во всей вселенной