На морских дорогах - [41]

В первые дни после возвращения в Москву я испытал последствия длительного пребывания в Арктике. Видно, организм .совсем отвык от микробов Большой земли, и я надолго заболел тяжелейшим гриппом. Из-за этого не мог сделать отчетный доклад в Академии наук. Было досадно, не скрою.

Я был до глубины души тронут чуткостью и отзывчивостью наших ученых, когда получил следующую телеграмму:

«Заседание президиума Академии наук, заслушав сообщение членов экипажа ледокола „Седов“ Буйницкого, Ефремова предварительных научных результатах дрейфа ледокола, сожалея Вашем вынужденном отсутствии, шлет Вам, дорогой Константин Сергеевич, горячий привет, пожелания скорейшего выздоровления. Вице-президент Академии наук – Шмидт».

У меня было несколько месяцев отпуска, и я работал над книгой «На корабле „Георгий Седов“ через Ледовитый океан». В основу легли мои дневники и вахтенные журналы.

Когда я вспоминаю о прошедшем через многие годы, дрейф на «Седове» мне представляется куда более сложным и опасным, чем раньше. Мы находились на обыкновенном пароходе, не приспособленном для дрейфа. Зимой, в темное и самое злое время года, когда трещал и ломался лед, когда громоздились торосы и брали корабль в тиски, экипаж должен был до последней возможности бороться за его сохранность.

Раздави льды наше судно – и мы в лучшем случае могли лишиться большей части запасов и оказаться без крова и пищи.

Как я уже говорил, у нас не было специально изготовленного для зимовок снаряжения, да и продовольствие наше в основном состояло из обычных продуктов, тяжелых и неудобных для переноски.

Если бы нам пришлось покинуть корабль в зимнее время, я совершенно уверен, что отыскать нас в темноте при тогдашних возможностях авиации не удалось бы.

Наши научные исследования не были заранее организованы, они органически вошли в комплекс ежедневных работ экипажа.

В истории русского мореплавания были примеры, когда на кораблях, в силу обстоятельств попавших в малоизвестные для науки районы, проводились ценнейшие научные наблюдения. В этом смысле работы седовцев продолжали эти традиции.

Подготовка судоводительского состава на судах Главсевморпути была на высоком уровне, и в арктических экспедициях штурманам, помощникам капитана часто приходилось выполнять разного рода научные работы.

Нам повезло, что Фритьоф Нансен весьма подробно занимался вопросом, какие и для чего следовало производить исследования во время дрейфа. Книга замечательного норвежца «Во мраке ночи и во льдах» была моим руководителем и советчиком на протяжении всего дрейфа. Недаром Нансен считался у нас шестнадцатым членом экипажа.

Конечно, с позиции сегодняшнего дня мы кое-что, наверно, упустили, но наши усилия не пропали даром. Мы и не думали, что наши научные исследования в высоких широтах будут так важны для науки.

Жили мы на «Седове» дружно. О несовместимости характеров и речи не было. Может быть, не хватало времени подмечать друг у друга неприятные привычки, а, может быть, их и не было.

К концу отпуска книга о ледовом дрейфе была закончена и сдана в печать. А дальше – работа в Главсевморпути начальником штурманско-навигационной службы Морского управления.

Когда началась Великая Отечественная война, я, как и многие советские люди, забронированные в учреждениях, стал проситься на фронт. В июле 1941 года получил разрешение и был мобилизован в ряды действующего Военно-Морского Флота.

Тетрадь вторая. Белое море

Глава первая. Архангельск – город прифронтовой

Архангельск показался мне оживленнее, чем всегда. На улицах – больше военных моряков. Встречались раненые. Много озабоченных, усталых женщин.

Штаб военно-морской базы находился в старинном каменном здании, окрашенном в желтый цвет. Пополнение личного состава базы не закончилось, сюда съезжались моряки со всего Советского Союза.

Июль. Лето в разгаре, однако не жарко. Как часто бывает в Архангельске, с моря дует прохладный ветер. Запомнилась яркая зелень, обрамлявшая деревянный город. Широкая синь реки. В тот год природа не пожалела красок. Желтел песок на городском пляже. Но пляж был пуст. Не видно даже мальчишек, самых усердных купальщиков. Война.

На набережной неожиданно встретил своего друга Виталия Дмитриевича Мещерина. В прошлом году Мещерин был назначен в Мурманск начальником арктической морской конторы. Кажется, совсем недавно я был у него и проверял, как поставлена штурманско-навигационная служба на его судах…

– Морская контора по приказанию начальства закрыта, вызван сюда, – сумрачно сказал Мещерин после первых слов приветствия.

– Мурманск каждый день бомбят, а порт нам ох как нужен! Если падет Мурманск, что тогда делать? Зимой Белое море замерзает.

– Неужели Мурманск могут взять? – Мне это казалось невероятным.

– Ты ведь знаешь меня, лишнего не скажу… Наши люди все взялись за оружие, строят укрепления на западном берегу Кольского залива. Но я видел, как в Мурманском порту снимают оборудование и везут в Архангельск. Понимаешь, что это значит?

– Что ты делаешь в Архангельске?

– Принимаю судостроительную верфь. Прости, Костя, много дел, – заторопился Мещерин. – Увидимся в гостинице.