На море - [46]

Но вот шлюпка освобождена и спущена на море; матросы криком радости приветствовали свой успех. Некоторые из них спустились в нее, другие, оставаясь на борту "Пандоры", переправляли туда необходимые припасы. Два человека принялись спускать тяжелую бочку, по виду и величине которой сразу можно было догадаться, что в ней находится ром. Никто не протестовал против этой бочки, напротив, многие бросились помогать тащившим ее. Бочку обвязали толстой веревкой и начали спускать, но не успели двинуть за борт, как веревка соскользнула, и бочка рухнула в шлюпку, ударившись о ее бок немного выше ватерлинии. Послышался треск дерева. Точно злой дух направил бочку прямо на одну из гнилых досок, которая треснула под ее ударом.

Крик отчаяния вырвался у матросов, сидевших уже в шлюпке, быстро наполнявшейся водой через трещину. Некоторые из них, схватившись за канаты; придерживавшие шлюпку, вернулись обратно на борт, а другие принялись законопачивать трещину и выкачивать воду. Но старания их оказались бесполезными: трещина была непоправима, и вода все больше и больше заливала шлюпку. Увидев это, матросы прекратили работу и присоединились к товарищам. Десять минут спустя большая шлюпка была на дне моря.

- Плот! Плот! - в один голос закричали матросы. Все набросились на топоры, веревки и шесты и в ту же минуту послышались бешеные крики нескольких человек, которые бросились к корме в надежде найти там гичку. Гички не было, она плыла далеко в море. Факт говорил сам за себя, и никаких объяснений не требовалось: капитан и боцман "Пандоры" предали своих товарищей в несчастье и бежали.

- Эй, вы, там, на гичке! Эй! - кричали матросы, но крики их не достигали цели. Сидевшие в гичке стали удаляться еще быстрее, опасаясь, по-видимому, что их догонят на шлюпке - и не без основания: имей матросы возможность догнать изменников, они не пощадили бы их. Проклятия и бешеные крики в течение нескольких секунд раздавались на борту невольничьего судна, но необходимость действовать без промедления заставила матросов вернуться к своему делу.

Быстрота, с которой моряки устраивают плоты, невероятна. Чтобы поверить в это, надо видеть собственными глазами, как они работают. Дерево, как всякому известно, составляет главный материал для устройства плота, а между тем матросы несравненно быстрее соединяют его разные части при помощи веревок, чем плотник при помощи молотка и гвоздей, и не только быстрее, но и прочнее. Моряка, у которого есть веревка, нельзя никогда застать врасплох; это его оружие. Одним взглядом, одним прикосновением руки узнает он, какая именно веревка необходима ему для определенной цели; слишком ли она длинная или короткая, слишком ли слабая или крепкая, разорвется она или вытянется. И с какой легкостью рубят они мачты и шесты! Надо было видеть, как они работали, эти тридцать шесть матросов, которые оставались на "Пандоре": одни пилили, другие рубили топорами, третьи носили реи.

Прошло несколько минут, и большая мачта была срублена. Падая, она разрушила все, что было под ней. Немного погодя с нее были сняты все ее снасти: ванты, штаги, брасы, шкоты и топенанты. Скоро, привязанная к "Пандоре" веревками, они покоилась на поверхности моря и представляла собой основание, к которому прикреплялись и присоединялись все остальные части плота. Когда сооружение плота было закончено, вокруг него для большей легкости прикрепили пустые бочки, затем перенесли туда паруса и все количество сухарей и пресной воды, какое оставалось еще на судне. Не прошло и четверти часа после того, как большая шлюпка пошла ко дну, когда объявлено было, что плот готов.

XXXII

Но как ни ничтожен был этот промежуток времени, он мне показался целой вечностью. Секунды были для меня часами... Каждая из них могла быть последней, и эта ужасная мысль томительно тянула минуты. Когда шлюпка пошла ко дну, я потерял всякую надежду; я не думал, что плот будет готов до взрыва пороха.

Мне казалось, что время остановилось, и я никак не мог понять, почему не совершается это ужасное событие... Быть может, думал я, порох находится в самой глубине судна, где спрятан под ящиками и тюками, преграждающими к нему доступ пламени? Я знал, что бочка с порохом, даже брошенная среди горящих угольев, взрывается не сразу, а только когда в дереве разовьется очень высокая температура. Весьма возможно, что пороха не было ни в каюте, ни даже в кормовой части судна, капитан ничего не сказал мне об этом. Этот человек бежал, ничего не прибавив к своим ужасным словам. А что, если он пошутил? Что, если это утонченная жестокость негодяя? Месть по отношению к матросам? Накануне он все время ссорился с ними. Они унижали его, оскорбляли, не подчинялись его приказаниям. У людей такого характера оскорбление вызывает всегда ненависть, и весьма возможно, что капитан лишь для удовлетворения собственной жажды мести сказал мне, что на судне осталась бочка с порохом.

Предположение такого рода не было невероятным для того, кто знал этого человека, и я нашел, что в этом случае мне тем более необходимо отыскать Бена и сообщить ему тайну. Он наверняка знает, шутил капитан или говорил серьезно. В последнем случае он догадается, конечно, где находится порох, и тогда, быть может, мы успеем захватить бочку и скинуть ее в море.